Да. Хороши. Определенно. Это сериал, снятый фанатами фэнтези и хоррора, в частности, фэнтези и хоррора восьмидесятых, для таких же фанатов фэнтези и хоррора. Посмотрите хотя бы на четырех главных персонажей – совершеннейшие гики, которых задирают в школе: подозреваю, большинство из нас, любителей «Очень странных дел», видят в них себя в юности. Правда же?

А за пределами очень теплого и знакомого юного актерского состава мы видим Вайнону Райдер в роли «Чудной мамочки», Дэвида Харбора в роли «Копа с колоритным прошлым» и Чарли Хитона в роли «Сына, которому приходится удерживать вместе всю семью», и если поначалу их герои прописаны довольно крупными мазками (сколько мы уже видели «Копов с колоритным прошлым», которые просыпаются среди пустых бутылок и окурков, а потом выпивают несколько таблеток, чтобы более-менее прийти в себя?), то это нормально, потому что сейчас нужны именно такие крупные мазки. Мы создаем мир и набор персонажей, подробности и тонкости отложим на потом.

Но главная звезда шоу (кто-то утверждает, что и всего сериала) – Одиннадцать. Милли Бобби Браун одними глазами играет так, как для актрисы в ее возрасте вообще незаконно. Все молодые актеры хороши, поймите нас правильно, но очень редко можно видеть актера, который в таком возрасте настолько уверенно ведет себя в кадре, не произнося ни слова. Когда она подрастет, остальных можно будет спокойно распустить по домам.

Отношения Нэнси и Стива отлично доказывают, что пусть «Очень странные дела» и затрагивают знакомые струны, но мелодии получаются довольно свежие. Вся история кино, наверное, подготовила нас к тому, чтобы мы ненавидели Стива. Он – типичный бойфренд-сволочь, он хочет только одного и несмотря на все его притворство мы прекрасно понимаем, что он только использует Нэнси до тех пор, пока не добьется своего. Только вот это не так, он намного приятнее. А когда парочка все-таки доходит до запретной границы, все происходит очень мило и по взаимному согласию, без типичного в таких ситуациях хода «похотливый парень обрабатывает чистую, невинную девушку, пока она все-таки не уступает». Это очень заезженный троп, и это замечательно, что на этот раз его не используют.

О Боже! Они убили Бенни! (Простите, вырвалось.)

А еще у нас есть Мэттью Модайн, тихий, седой мужик, который, как мы знаем, хранит такие тайны, что если бы он нашептал их нам на ушко, наши волосы стали бы примерно такими же белыми.

Netflix правильно поступает, заставляя нас смотреть свои сериалы запоем, потому что как можно после такой солидной, знакомой и вместе с тем интригующей первой серии сразу не начать смотреть вторую?

Конечно, очень соблазнительно было бы указывать буквально на каждый момент и каждый кадр и называть их отсылками – Интернет поддался на этот соблазн, да еще как[22], – но я все-таки постараюсь этого избежать. Первые кадры сериала – коридоры с мерцающим светом, побег, обреченный лаборант, неизбежно налетающая сверху смерть в лифте – могут показаться знакомыми. Конечно, они нам известны, но это не отсылка к чему-то конкретному: нам просто сразу дают понять, что за сериал нас ждет (ну и, конечно, немного возбуждают беготней и убийством).

Это как рок-группа, на саундчеке играющая несколько знакомых мощных аккордов, чтобы вы сразу поняли, под какую именно музыку вам вскоре предстоит отрываться под сценой.

На самом деле – как и должно быть – большинство отсылок в «Очень странных делах» в первую очередь как раз атмосферные[23]; это кажущиеся смутно знакомыми украшения, которые предназначены для того, чтобы и те из нас, кто достаточно стар, чтобы застать расцвет культурной волны 80-х, и те, кому просто нравится купаться в ее отраженных «лучах», почувствовали прилив теплой ностальгии. Если бы я отмечал каждый раз, когда сериал дергает знакомую струну, напоминающую нам о его пращурах (шепчущие поливочные шланги, которые мы слышим через две минуты после начала, – это настолько знакомый краеугольный камень киношного «американского дома», что я удивлен, что у них еще до сих пор нет своей записи на