ВОСЕМЬ ПРОЦЕНТОВ!
Шеф, доктор Хэссоп, Джек Берримен, Кронер-младший и я расположились в демонстрационном зале.
– Эл, – попросил шеф, – внимательно посмотри фильм. Собственно, это еще не фильм, это только нуждающиеся в монтаже эпизоды. Но уверен, ты что-нибудь нам подскажешь.
Он подал знак, и сноп лучей выбросился на экран.
Прямо на нас глянуло жуткое, с выпученными глазами, лицо моргача, ухватившегося за ноги рвущегося голубя.
Мертвые дюны, ядовитая слизь, сочащаяся по бетонным желобам, ржавые трубы на каменных быках, низвергающие в бухту мертвую блевотину комбината «СГ»…
– Неплохо бы добавить нежной океанской голубизны… – подсказал я. – И белоснежные паруса шхуны «Мария».
Шеф согласно кивнул.
Плоский берег… Горбатая тень пьяной рыбы…
Тусклые лица завсегдатаев бара «Креветка», разбитое лицо доктора Фула, таблицы химических анализов, мерзкие домишки резервации моргачей, цветные дымы над трубами. А потом на фоне этих мертвых пейзажей, на фоне серых песчаных кос, забросанных омерзительной зеленой слизью, возникло энергичное живое лицо еще не старого, уверенного в себе человека. Улыбаясь, он бросал в озеро крошки раздавленной в ладони галеты…
– Президент «СГ», – пояснил Джек Берримен.
По уверенному лицу президента пополз черный титр:
ГОМО ФАБЕР…
Он обрывался многоточием.
…ПРОТИВ ГОМО САПИЕНС…
И мы увидели… Нойс!
Она стояла над пузырящейся кромкой ленивого гнилого наката.
На ней был красный купальник, ослепительный даже на ее загорелом теле.
Океан пузырился, он цвел, он выдыхал гнилостные миазмы. Он был мертв. Казалось, Нойс тонет в его тяжелых испарениях. Она задыхалась. Ей нечего было противопоставить смерти.
– Кто эта красавица?
– Моргачка, – ответил я.
Повинуясь замыслу шефа (он хотел найти в Итаке ад), энергичное лицо президента «СГ», нежное лицо Нойс и мерзкая маска рыдающего моргача начали медленно совмещаться, образуя какое-то новое уродливое, отталкивающее лицо, крест-накрест перечеркнутое титром:
БЛАГОДАРИТЕ «СГ»…
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО…
«И не бросайте окурки в унитаз… – вспомнил я. – Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой, всем необходимой воды…»
Вспыхнул свет.
– Эл, – шеф доверительно улыбался, – для комбината «СГ» и для военного министерства мы смонтируем ленты по-разному. Ты добыл значительный материал. Чрезвычайно значительный. Ты здорово поработал. – И так же доверительно протянул руку: – Восемь процентов наши.
Ловля ветра
1
Молчание, Эл, молчание. Нарушая молчание, ты подвергаешь опасности не просто самого себя, ты подвергаешь опасности общее дело.
Альберт Великий(«Таинство Великого деяния») в устном пересказе доктора Хэссопа
Чем дальше на запад, тем гласные мягче и продолжительнее.
Пе-е-ендлтон… Ло-о-онгвью… Бо-о-отхул… Тяни от всей души, никто не посмотрит на тебя как на идиота, потому что бобровый штат всегда осенен мягким величием Каскадных гор.
Но железнодорожная станция Спрингз-6 пришлась мне не по душе.
Полупустой вокзальчик, поезда, стремительно пролетающие мимо, старомодный салун…
Разумеется, я не ждал толчеи, царящей на перронах Пенсильвания-стейшн или на бурной линии Бруклин – Манхэттен, но все же Спрингз-6 могла бы выглядеть живее. Я выспался в крошечном пансионате (конечно, на Бикон-стрит, по-другому аборигены назвать главную улицу не могли), прошелся по лавкам и магазинам (по всем параметрам они уступают филиалам «Мейси», «Стерна» или «Гимбелса», но попробуйте сказать это биверам – бобрам, как называют жителей штата). Я даже посетил единственный музей городка, посвященный огнестрельному оружию. Там были неплохие экземпляры кольтов и винчестеров, но все в безнадежном состоянии – зрелище тоскливое, невыносимое.