Тина молчит. Нервно сглатывает, упавшие на лицо волосы поправляет, ощупывает меня внимательным взглядом. В нём слишком много вопросов, на которые опасно искать ответы.

Да, мой отец был ещё тем чудовищем, и временами я ненавидел его дико. Но я не могу переписать свою биографию и стать в один момент кем-то другим — добрым и пушистым. И отца нового у меня не будет. Я тот, кто есть и прятаться за выдуманными образами не буду.

— Они подумают, что мы убежали исполнять супружеский долг, — переводит опасную тему Тина.

— Тебя беспокоит, что подумают чужие тётки? — откидываюсь на спинку, развязываю галстук и сразу дышать легче становится. — Забей на них. Тем более, что такое поведение очень вписывается в образ влюблённых молодожёнов.

— Эти тётки — настоящие гиены, — горько усмехается и уплывает мыслями куда-то очень далеко.

Автомобиль плавно входит в повороты, за окнами сияет ночными огнями город, а я читаю отчёт своего помощника о пожертвованных этим вечером деньгах. Не обязательно присутствовать на подобных мероприятиях, чтобы сделать вклад в хорошее дело. И пусть картины модного маляра мне ни на одно место не упали, но цель сбора хорошая.

— Знаешь, мой отец не женился после смерти мамы, потому что не хотел приводить в дом подобную стерву, — Тина говорит тихо, задумчиво глядя в окно. — Он не хотел, чтобы я страдала от нелюбви чужой женщины.

Тина снова печально улыбается и сжимает пальцами переносицу. Я откладываю телефон и, уперевшись локтём в подголовник, сажусь вполоборота.

— Это кажется странным, учитывая, что замуж за человека, с которым у меня нет любви, он выпихнул меня с удовольствием.

— Это другое.

— Я знаю. С его стороны это тоже проявление любви. Найти мне мужчину, который сможет защитить. Передать в надёжные руки, просто… просто иногда мне кажется, что он избавился от меня. Выпихнул из дома, чтобы не видела… — Тина запрокидывает голову, шумно воздух втягивает, глаза закрывает. Ей нужно время, чтобы продолжить фразу. — Чтобы не видела, как будет умирать. Не знаю… это всё так трудно. Я стараюсь не думать, что его дни сочтены. Я ещё верю в чудо. Оно же случается? Хоть иногда, но случается?

Позабыв о макияже, Тина трёт ладошками щёки так настырно, что через несколько секунд кожа краснеет.

— А ещё я думаю: почему именно ты? Я понимаю, ты влиятельный, за тобой как за каменной стеной, всё такое. Но я знаю своего отца, он не пришёл бы к первому встречному. Значит, что-то есть. Какая-то тайна между вами?

— Между нами с твоим отцом никаких тайн, — я не вру, хотя в это и трудно поверить. — Но вот у наших отцов целый шкаф, забитый скелетами.

— Всё так мутно и загадочно, — хмыкает и отворачивается к окну.

За ним на тёмный в ночи асфальт падают первые капли дождя, и Тина утыкается в стекло носом и медленно ведёт пальцем, рисуя неразборчивые узоры.

— Кстати, на меня какая-то девица пялилась. Злобно так.

Кто бы сомневался.

— В коротком платье?

Тина оборачивается, смотрит на меня пристально и кивает.

— Ага, красивая такая, высокая, — теребит мочку уха, с любопытством на меня поглядывая. Пытаюсь найти признаки ревности или хотя бы уязвлённого самолюбия, но в тёмных глазах только прохладный интерес.

— Это Настя.

— Небось бывшая твоя?

— Ага, трахнулись нечаянно.

Тина удивлённо икает. Запрокидывает голову, взрывается смехом, слёзы утирает.

— Чёрт, Раевский. Это… это какой-то сюр. Нет, правда! А с другой стороны, я вот тут подумала сегодня. Может быть, то, что мы ни капельки друг друга не любим, хорошо? Так будет проще… ведь рано или поздно всё равно разведёмся.