Кто?

Как?

Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и в глаза ударил белый свет. Глория моргнула несколько раз, привыкая к яркому солнцу. День, как назло, был ясный.

Толпа расступилась. Стражники теснили горожан и прислугу, знать стояла в отдалении или смотрела из окон. Глории не обязательно было их всех видеть, чтобы знать, что они там. Она сама не раз смотрела на преступников из замка. А теперь смотрели на нее.

Пока шла по коридору — держалась, когда открывали дверь — держалась, но стоило увидеть помост, палача с черным мешком на голове, из прорезей которого виднелись мелкие глаза, как сердце пустилось в бешеный галоп, в горле пересохло, в животе потяжелело… Она замерла. Хотела в истерике броситься прочь. Пусть ее ловят, пусть держат, а она будет кричать, бороться! Не может! Просто не может!

— Ваше величество, — тихий голос Камеристки заставил вздрогнуть. По спине прошелся холодок. — Это королевская казнь, а не забитие визжащего скота.

Глория сжала зубы. По щекам все еще катились слезы. Она сделала один шаг. Второй. Ненавистная Камеристка была права. Нельзя умирать как свинья! Надо держаться. Пусть ее помнят гордой королевой!

Но как же ей было страшно! Как же не хотелось умирать!

Люди смотрели на нее с ненавистью. Да какое им дело было до смены власти? Как смели они судить ее, ничего не зная? Не зная, каков их король, как он обращался с ней!

В руках стоящих ближе всего простолюдин Глория увидела овощи, склизкий картофель. Они собирались забросать ее, пока она шагала бы к эшафоту. В основном это была прислуга из дворца. Если бы не Камеристка, которую уважали все от горничных до конюхов, наверное, все же в нее полетели бы испорченные продукты.

Глория отвернулась. Посмотрела прямо перед собой и выпрямилась. Каждый шаг давался ей с трудом. В тишине, повисшей над задним двором замка, она слышала цокот каблуков своих туфель, слышала, как звенят доспехи стражи за ее спиной.

Помост становился все ближе. Ноги все больше наливались свинцом. Она еще может убежать! Ее могут спасти!

Глория окинула взглядом округу. Стража на каждом шагу. Люди, которые готовы были разорвать ее, дай им только волю. И северяне… Они выделялись ростом и одеждой.

Она поднялась на одну ступеньку.

Руки дрожали.

Встала на второю ступеньку.

Спина взмокла от пота.

Камеристка поднималась за ней.

Третья ступенька.

Все перед глазами расплывалось. Изо рта рвались всхлипы, но Глория сильнее сжимала челюсти. В голове звенели слова Камеристки. Она не будет верещать как свинья! Глория, дочь покойного графа Герлота, леди Глория Герлот, королева Лейхгара, не закатит истерику!

Она шла по эшафоту к плахе. Глория видела, как отрубают головы преступникам. Видела, как рубят руки. Знала, что ее ждет.

Обернулась. Камеристка остановилась у ступеней. Махнула рукой страже, чтобы они остались на месте. Она смотрела на королеву с бесстрастным выражением лица. Не жалела, не сочувствовала, не ненавидела. Ничего. И Глория странным образом была ей благодарна за это. Бесчувственность Камеристки ее успокаивала. Она едва ли не единственная, кто до самого последнего момента относился к ней как к королеве. Глория ненавидела ее. Она знала, что оказалась на эшафоте из-за нее. Не знала только, что именно произошло, не знала, как, но была уверена — если бы не Камеристка… Она чувствовала.

Камеристка присела в глубоком реверансе.

Глория повернулась к палачу, сжимающему огромный топор с длинной рукоятью в руках. Опустила взгляд на плаху. Темное дерево. Отполированное. Она медленно встала на колени.