Она наполнила маленький бокал и протянула ему над костром, при слабом пламени которого вспыхнула янтарная жидкость.

– Прошлым вечером… – начала она. – Я пришла специально, чтобы объяснить: вчера вечером, на возу, я поскользнулась нарочно. Вы понимаете?

– Это был очень опасный фокус, – твердо ответил он, явно не совсем еще понимая. – Вы же были просто на волосок от гибели – зубья чуть не вонзились вам в бок. Они были совсем близко, когда я подхватил вилы. – Юноша даже вздрогнул. – Я не сознавал, куда их швыряю, – слава богу, миссис, они ни в кого не попали!

– О, конечно, это получилось случайно. Я просто схватилась за вилы, чтобы удержаться на ногах, – теперь-то я понимаю, что, если бы они воткнулись мне в бок, я бы истекла кровью и умерла у вас на руках.

– Ах, не надо, не надо!..

– Но, как видите, я жива и пришла поблагодарить вас. Да, хорошо быть живой… Выпейте за меня, Амиот.

Их разделял мерцавший костер. Взяв бокал, он с изумлением посмотрел в ее колдовские глаза. Пригубив, он вернул ей бокал, и она тоже отпила чуть-чуть.

Амиот опустился на локоть. Пламя взметнулось, когда Линнет выплеснула остатки из бокала на тлеющие угольки. Она откинулась на подушку из мха. Огонь в костре угасал. Хотя она была прекрасна и соблазнительна, юноша не осмеливался перешагнуть через костер и дотронуться до нее. Сердце его сжалось, он не мог сделать ни шагу. Чуть ли не теряя сознание, он понял, что это чудо красоты его хочет и что она должна стать его навеки.

Припозднившаяся июньская кукушка в последний раз прокуковала в лесу и умолкла. Наступившая тишина словно развеяла чары. Амиот сел, потянулся за своей скрипкой и начал пощипывать струны, имитируя заунывный голос кукушки.

– Я ненавижу эти звуки, – вдруг заявила Линнет. – Они такие печальные, словно кто-то плачет по покойнику.

Он встал, сломал скрипку о колено и бросил ее в огонь, который почти сразу же начал лизать корпус скрипки.

Их взгляды встретились, и, весь дрожа, он сделал движение, вознамерившись перешагнуть костер и наклониться над ней, но тут хрустнула ветка и из темного леса появилась Дебора.

Она взглянула на две фигуры и на быстро угасавший костер, который все еще разделял их.

– Начинается отлив, хозяйка. Даже сейчас вам вряд ли удастся не испачкать туфли в иле. А лодка наполовину в воде, наполовину на траве. Вы пришли сюда, как приходили и раньше, – обратилась она к Амиоту, – а мы не сходили в церковь и пропустили проповедь. Давайте-ка собираться домой.

– Габриель, я очень тревожусь, – однажды ранним утром призналась мужу миссис Бозанко. – Я сегодня всю ночь глаз не сомкнула… Ты уже проснулся?

– Почти, – сонным голосом ответил фермер и сразу же повернулся к жене, как заботливый муж, который с самого дня свадьбы никогда не забывал, что он еще и любовник. – Тревожишься? – повторил он. – Ты же не хочешь сказать, что детям нездоровится?

– Нет, слава богу.

– А Пеструха позавчера отелилась, да еще и телочку родила; остальные дают много молока. С балансом в банке тоже все в порядке. Более того, мы же внесли деньги на счет?

– Да, конечно, я уже тебе говорила.

– Тогда я не понимаю, в чем дело. Положи-ка мне головку на плечо, моя дорогая, и расскажи, что тебя тревожит.

– Это касается Амиота… и миссис Льюворн.

– Я не вижу тут никакой связи, – наверно, тебе что-то приснилось, ведь в снах все так перепутывается и два плюс два дает пять. Просыпайся, дорогая, и расскажи мне все.

– Она его любит.

– Ну и что, мы все его любим, и дети тоже.

– Она слишком его любит. И беда в том, что и он ее любит. Я сразу заметила, что она к нему неравнодушна. Но он же такой доверчивый… Ты заметил в нем какие-нибудь перемены за последнее время?