От Ананке я слышал это в первый раз. В этой Манвантаре никакой грандиозной битвы между живыми и мёртвыми не происходило, значит, если она всё же состоялась, то только в прошлом цикле Проявленности Мироздания. Но как же полное растворение вселенной? Разве оно не должно было уничтожить и души? Или, может, Пралайя затрагивала лишь материальный аспект Мироздания, но обходила стороной духовный? Об этом я и сообщил Ананке.

– Если эта битва когда-то и была, то только в прошлой Манвантаре. Об этом свидетельствуют и научные факты: например, неоднородность реликтового излучения, оставшегося после Большого Взрыва. Оно не из этой вселенной. Оно – громадный шрам на теле бесконечного космоса, свидетельствующий о грандиозной катастрофе далёкого прошлого. Но то, что сам Большой Взрыв – это встреча двух армий… Такого объяснения я ещё не слышал.

– Может, тот приятель Арсения говорил иносказательно… Под Большим Взрывом и боем между армией мёртвых и армией живых он подразумевал битву в душе каждого предрасположенного к некромантии человека в тот момент, когда с ним на связь выходит первый мёртвый, и от исхода этого поединка зависит, раскроются ли способности медиума-некроманта, либо он погибнет, не в силах выдержать сумасшедшего гнёта Некромира. Я, ведь, тоже прошла через такую «битву».

– Трудно сказать, что он имел в виду. Но я ни о какой битве между живыми и мёртвыми не знаю. Хотя… На меня нельзя полагаться. Я и о своём дяде не знал. Миллиарды лет даже не догадывался о его существовании.

– Это – не твоя вина.

– К сожалению, незнание не освобождает от ответственности.

Я имел в виду всё то, что произошло после освобождения мною Тескатлипоки. Теперь от моего решения, которое я не хотел принимать, зависело, будет ли существовать Мироздание, либо останется одно Предсуществование.

История обретала новые черты… Обстановка в мире Посмертия оказалась не совсем такой, какой мне её рисовала Ананке, и как мне самому казалось. Но это не отменяло того факта, что власть Бога Смерти в том виде, в котором она исходила от Эвклидиса, негативно влияла на мир Посмертия и жизнь умрунов, и с его единоличным правлением надо было что-то делать. Хотя, был ли в этом смысл, если я медлил, ставя под угрозу всё творение своего отца? Если оно исчезнет, будет уже всё равно, свергнут Бога Смерти или нет. Может, в глубине души, я принял то злополучное решение сразу, просто до последнего не желал его озвучивать, прежде всего, самому себе. Чтоб не болела совесть. Чтоб сам себя я не изъел, пока буду помогать Ананке в её борьбе.

Я выбрал дядю. Я выбрал Тескатлипоку. И, наверное, решил, что буду корить себя за этот поступок всю оставшуюся вечность, пока что-то в Мироздании не изменится, и законы вселенной не позволят двум Создателям мирно сосуществовать вместе.

У Лорда Имморталиса тоже был трон. Как и у Бога Смерти. Он занял его, как только мы прибыли в Анакреон, и Ананке оставалось лишь преклонить колено. Она сделала это сразу же, без колебаний, и так естественно, будто делала это уже тысячу раз.

Я уже ничему не удивлялся. Меня нисколько не поразил монументальный тронный дворец предводителя Сопротивления, выстроенный в строгом готическом стиле: с высоченными крепостными стенами, снабжёнными множеством бойниц, с вытянутыми к небесам чёрными обсидиановыми башнями и ярким тёмно-синим пламенем, горящим на вершине самой главной из них. То пылал священный огонь Анакреона, зажёгшийся, когда строители заложили первый камень в основание города. Пламя рождало неизвестное умрунам излучение, частицы которого вспыхивали от соприкосновения с кислородом. Инженеры направили поток излучения вверх и сосредоточили его силу на самой вершине главной башни, чтобы там всегда горел этот удивительный огонь, став, наравне со звездой и фениксом, ещё одним символом Сопротивления.