– Погоди. Минуту, – неуклюже просит Джен. В таком состоянии жертвы непредсказуемы, а Джену нужно за собой прибрать прежде, чем в подвал ввалится полиция – кто-нибудь из соседей должен был слышать крики.
Звездочка срикошетила от стены напротив, что чуть более хреново, чем Джен рассчитывал. Пусти он ее с центра проема, почти под прямым углом, застряла б в бетоне, сейчас же – попробуй, просчитай траекторию.
Девчонка молчит и всхлипывает, ерзает по шаткому стулу. Джен отвлекается от раскопок в куче прогнивших коробок и разворачивается, не вставая с корточек. Ей в самом деле очень неудобно. Локти вывернуты, кресло опущено слишком низко, и ступни привязаны к ножке кресла так, что колени торчат вверх.
– Давай я тебе ноги развяжу.
– Спасибо, – выдавливает девчонка. Задыхается на последнем слоге, когда Джен касается голой лодыжки, перерезая веревки, и ее ужас пересекает ту незримую черту, за которой уже не думаешь о том, что будет, а на то, что есть, смотришь, как в экран телевизора, и все будто не с тобой, боль будто не твоя. – Вы меня убьете?
– Нет, конечно, – Джен доходит до угла и разворачивается, двигается вдоль смежной стены, высвечивая на полу маленьким желтым кругом фонарика битые стекла и окурки. А вот и он. Диск, зарытый затупившимися зазубринами в пыли. Теперь вычислить Джена у ментов гораздо меньше шансов.
– Тогда почему не отпускаете?
С виду ей и двадцати нет, для такого возраста воображение – жутчайший из врагов. Оно не ограничится парой версий, и каждая последующая будет извращеннее предыдущей, под стать закаленному мужеству. Как с фильмами ужасов, чем больше их смотришь, тем витиеватей сюжет нужен для испуга.
Она никогда не перестанет бояться. Даже повзрослев.
– Сейчас я закончу и помогу тебе выбраться.
Джен откапывает из-под сопрелой травы консервную банку, поднимается, отряхивает испачканные на коленях штаны.
– Лучше не смотри.
Девчонка всхлипывает, жмурится, но молчит, пока Джен, вернувшись к трупу, проводит зазубренными краями по линии пореза и бросает новое орудие убийства туда, где нашел свою звездочку.
– Сейчас я тебя развяжу и помогу выбраться из подвала так, чтобы никто не видел. Ты завернешь за угол и только потом позвонишь в полицию. Договорились?
Девчонка яростно кивает, по-прежнему не глядя на своего спасителя. Пока Джен перерезает веревки на руках, ее бьет дрожь.
– Послушай, – Джен разворачивает ее на кресле к себе лицом. – К тебе я успел, но если меня заберет полиция, другим таким же девчонкам я помочь не смогу. Поэтому, когда тебя попросят меня описать, придумай что-нибудь, на меня совсем не похожее. Хорошо? И когда будешь рассказывать, всегда смотри влево и вверх.
Девчонка впервые поднимает на него растерянный взгляд.
– Повтори, – мягко требует Джен.
– Влево… и вверх?
– Да, правильно. Ты ведь правша, да? Значит, влево и вверх. Так смотрят, когда вспоминают что-то, и тебе поверят. Хорошо? Ты сделаешь как я прошу?
Она кивает.
– Отлично. Теперь давай выбираться.
Джен помогает ей встать, затекшие ноги плохо слушаются, каблуки подворачиваются при каждом шаге до маленького окошка с рассохшейся рамой. Джену сказочно везет – на узкой дороге за домом ни машины, ни пешеходов, только из соседнего двора доносится бой расстроенной гитары. Подсадив девчонку, он помогает ей вылезти в окно и, подтянувшись, выбирается следом.
– Что ж ты стоишь? Беги домой!
Девчонка медлит, шепчет одними губами: «Спасибо» и пятится, словно боится повернуться к подвалу спиной.
– Беги, – торопит Джен. И она, неловко махнув рукой, наконец, отворачивается, прихрамывая, бежит к дороге. Джен дожидается, пока она минует полпути, и бегом возвращается к мотоциклам.