– Нет, спасибо, – отказывается она с явным сожалением. И наскоро собирает документы, шурша бумагой.

Запах ее духов остается в комнате, даже когда за прикрытой снаружи дверью смолкает голос.

– Клеить клиентов низко, – подтрунивает Джен. Но шутка не зашла, веселость и радушие Джа выдуло из дома вместе с гостями.

Все существо пророка хмурится и рокочет внутренней грозой.

– Вообще-то у девушки горе, – огрызается Джа, раскладывая бумаги по папкам. – У нее отец умер, ей поговорить с кем-то нужно. И ты отлично знаешь, что об этом я думал в последнюю очередь.

– Зато она – в первую.

– Я ж не виноват, что меня хотят, – раздражается Джа. Но тут же меняется. Будто стекленеет, теряет фокусировку.

– Джа? – инквизитор вскакивает с дивана, на подлете цепляется за ножку выставленного стула и, едва не растянувшись на ковролине, подхватывает друга за плечи. – Джа, опять?

Тот еще стоит на ногах, но уже теряется между картинами перед глазами. Это пугает. Слишком резко, непривычно быстро кошмар заволакивает сознание пророка – он не успел даже опуститься на пол, замер неустойчивым соляным столбом. И Джен снова доносит пророка до дивана, полыхая от ярости. Ярости не на пророка, а на тех, кого Джа видит сейчас, глядя остекленевшими глазами Джену в лицо.

Жми, жми, жми!

Нахрен ровные магистрали, если по квартальному бездорожью ближе. Адрес знакомый. Не часто Джа удается засечь название улицы и номер дома. Такой масляный шанс. И подвальное окно помечено выбитой крестовиной, иначе можно ошибиться подъездом, тогда все – пиздец. Полный, кровавый в этот раз. Блядь, какая же баба выродила такого изверга? Который скальпелем поперек вен, чтобы мучилась. «Господи, совсем еще девчонка», – кричал Джа. Он редко кричит. Значит, совсем страшно и нужно совсем быстро.

Ебаные бордюры.

Джа идет следом. Ему можно опоздать, Джену – нет.

Время будто скрупулезно рассчитано – уже темно, но фонари пока не включились. Байки пытаются уйти из-под ног, спотыкаясь на булыжниках, не замеченных из-за скорости. Лишь бы никто не выскочил наперерез. Хотя… ор раздраконенных мотоциклов летит впереди паровоза.

Нужная улица. Первый дом, третий, пятый, седьмой. По тормозам с облаком пыли. Мотоцикл разворачивает в заносе, но Нортон никогда не подводит.

Джен бросает байк, не выставляя подножку – Джа позаботится. И хорошо, что с торца дома тоже насажены деревья, есть где спрятаться. Джен сворачивает за угол, несется мимо низких балконов к меченому окну подвала.

Здесь.

Осторожно – ради незаметности, а не ради самосохранения – внутрь. Молчание. Стук капель конденсата с какой-то трубы в унисон сердцу. Джа говорил, она будет кричать. Вокруг тишина, значит, либо совсем опоздал, и ее, привязанную к хромоногому офисному креслу, уже душат, либо еще не порезали.

Вопль проходит иглой по артерии. Джен перескакивает наросты труб, летит по подвалу к кладовкам, выхватив из многоножен три сюрикена. Три – на случай подножки, преграды или попытки удрать. Ублюдку со скальпелем в руке хватает одного. По горлу.

Несколько секунд подонок стоит, зажав ладонями мокрую от крови шею, глядя пустыми глазами Джену в закрытое балаклавой лицо, наконец, делает шаг назад, оступается и валится на спину гулко, с хрустом попавшихся под тело старых досок.

Крик девчонки взлетает на визг и срывается в глухие рыдания. Кричит – значит, живая.

Успел.

– Отпустите… меня… пожалуйста… отпустите…

Угловатые подростковые плечи вздрагивают с каждым всхлипом. Спутанные длинные волосы крупными кудряшками как ширмой закрывают лицо. Она могла бы обернуться, но боится настолько, что не смеет поднять голову, может даже – открыть глаза.