Я сделала ей знак помолчать. Бабулю наконец прорвало, и ни помогать, ни мешать ей не следовало.

– Витю Капустина, – одними губами проартикулировала мамуля.

В турецких десертах она не разбирается, а вот в драматических сюжетах понимает побольше многих.

– Витю Капустина, – подтвердила бабуля и крепко взялась за две гульки из косичек, закрученных бараньими рожками за ушами.

Я напряглась, ожидая, что она выдернет из них шпильки и эффектно распустит волосы в знак глубокого раскаяния, но бабуля только помотала головой, придерживая ее за свои бараньи гульки, как кастрюлю за ручки.

– В половине случаев он был не виноват!

Тут уже я, взрощенная на эпосе о Витиных подвигах, живо заинтересовалась:

– То есть когда ты рассказывала, как твой Капустин забил замочную скважину в двери класса жеваной бумагой…

– Я ошибалась, это сделал не он, а Сережа Макаров.

– А доску салом кто намазал?

– Петя Соломин.

– А кто подложил тебе на стул колючую кожуру конского каштана?

– Это Витя, но не один, а с тем же Макаровым. И заспиртованную гадюку в банке из лаборантской они стащили вдвоем, а вот в мое пальто и песцовую шапку скелет в кабинете биологии нарядил вообще второгодник Гуськов из восьмого «А», мои пятиклашки при этом даже не присутствовали!

– Но дождевого червяка в твою пудреницу затолкал все же Витя, о, спасибо большое. – Мамуля приняла у официанта тарелку со своим десертом и отважно ковырнула его ложечкой.

Она у нас не робкого десятка – и червяка ковырнула бы.

– Хм… Вкус странный, но не настолько, как у Бориного экспериментального желе из мидий с зеленой алычой…

– Ты-то откуда знаешь про дождевого червяка в пудренице? – не поняла я.

– Так я же сидела с ними рядом под пинией, когда они вспоминали свое общее прошлое. – Мамуля кивнула на бабулю и подвинула к ней свой куриный десерт. – Рекомендую попробовать, должно перебить послевкусие горьких открытий. Хотя какая теперь разница, кто именно доводил нежную барышню-учительницу хулиганскими выходками!

– Бася, да я же полвека призывала на его голову кары небесные! Может, именно по моей вине…

У бабули пресекся голос, она поспешила хлебнуть свой айс-кофе, и конец ее фразы заглушило нервозное бульканье.

– А, я поняла! – обрадовалась мамуля. – Ты считаешь, что твои проклятья тяжко пали на голову Вити, в результате чего он и оказался в нашем багажнике с отшибленной памятью!

– А он потерял память? – заинтересовалась Трошкина.

Получается, уйдя на рецепцию, мы с ней пропустили всё самое интересное.

– Не всю, – допив свой айс-кофе, вступила бабуля. – Услышав мой голос, мальчик вспомнил яркие моменты из прошлого. Хотя события более позднего времени, увы, забыл.

– То есть как мальчик оказался в багажнике, вы не выяснили? – огорчилась я.

– Этого он не вспомнил. – Мамуля развела руками, посмотрела на расстроенную бабулю и добавила: – Пока. Может, теперь ему встретится кто-то незабываемый из недавнего времени и тогда его амнезия пройдет окончательно.

– Может, она уже прошла, – предположила Трошкина. – Он же покинул нас, не стал цепляться за бабулю как за единственный якорь, значит, нашел какие-то другие зацепки.

– Спасибо, Аллочка, – кивнула ей бабуля. – И тебе, Бася, тоже. Я понимаю, что вы хотите меня утешить, однако совесть не унять. Быть может, именно мои несправедливые упреки стали последней соломинкой, сломавшей спину верблюду Витиной судьбы.

– Как поэтично! – восхитилась мамуля. – Верблюд судьбы! Я должна это записать. – Она полезла в сумочку за ручкой и блокнотом, уже развивая метафору. – У кого-то из нас он одногорбый, а у кого-то двугорбый, но все мы без исключения рискуем получить его плевок…