Разумеется, обвиняемые ни разу не упомянули о госпоже Кастильоне, и вскоре улыбающаяся графиня, успевшая в Лондоне соблазнить герцога д’Омаля, с облегчением возвратилась в Париж.

Была ли она в действительности замешана в этом заговоре? В это трудно поверить, поскольку нет никаких причин, которые могли бы толкнуть ее в апреле 1857 года, когда она пользовалась особым расположением императора, на его убийство. Однако генерал Эстанселен сделал однажды волнующее признание. В одном из опубликованных Аленом Деко писем генерал написал:

«Не помню, писал ли я уже Вам о том, что некий приставленный к императору полицейский предложил известному мне лицу[30] организовать убийство большого хозяина[31] и что эта личность была связана с графиней Кастильоне? И знаете ли Вы, что было сказано во время этого диалога?

– Что бы вы сказали, если бы я убил императора?

– Ничего!..

Я лично ничему не удивляюсь. Здесь речи нет о мщении на почве ревности или об убийстве по расчету. Остается только причина политическая… Но какая?»

И генерал Эстанселен делает такой вывод:

«Многое остается неясным в этой столь бурной светской жизни. Впрочем, разве можно узнать правду от женщины? Особенно от женщины, замешанной в политике?»

Так что тайна осталась покрытой мраком.

Вернувшись в Париж, Вирджиния незамедлительно восстановила галантные отношения с императором. Графу Кастильоне пришла в голову благая мысль вернуться в Италию, и поэтому любовники могли встречаться совершенно спокойно.

В октябре графиня снова была приглашена в Компьень, где император и все гости потешались по поводу одного довольно легкомысленного происшествия с женой доктора Карефа, врача Мари Дюплесси.

Вот как об этом происшествии рассказывает летописец тех времен, известный всем Ламбер, говоривший про себя, что он – «посмертный ученик Сен-Симона и Талемана де Рео»:

«Мадам Кореф обладала красивыми зубами, достаточных размеров грудью и хорошо подвешенным язычком. Вся ее маленькая персона была охвачена игривостью, которая не затухала ни при виде собранных весной маргариток, ни на супружеском ложе: ее можно было любить только за то, что она есть.

Маркиз Арран де Лакодамин, долгое время исполнявший обязанности ее верного рыцаря-слуги, продолжал безнадежно вздыхать: дверь черного хода оставалась для него закрытой. Но перед ним широко распахивалась дверь парадная, а то уважение, с которым его принимали в этом доме, казалось ему предвестником нежного чувства.

Будучи мужем отнюдь не ревнивым, доктор Кореф очень часто, уходя из дома, оставлял в замке входной двери ключ, полагая, что, если ни хозяина, ни слуг дома не окажется, визитеру можно будет войти, не дожидаясь, пока слуга объявит о его визите хозяйке.

Однажды утром маркиз так и поступил: ему надо было срочно передать мадам Кореф рекомендательное письмо, о котором та попросила его накануне: она решила помочь одному из своих протеже, сверхштатному служащему какого-то министерства. Дойдя до спальни дамы своего сердца, маркиз остановился в нерешительности, опасаясь разбудить «своего милого друга». Но, услышав голоса, решительно открыл дверь.

И взору его предстало неожиданное зрелище.

Совершенно голая мадам Кореф лежала на кровати в обнимку с молодым протеже, вся одежда которого состояла из висевшего на золотой цепочке медальона со святым Бонифацием…

А сей медальон мало что мог прикрыть, тем более что для того, чтобы иметь свободу движений и не досаждать мадам Кореф, он держал этот медальон в зубах…

Сильно смутившись при виде желанной дамы, «принимающей от другого то, что он так хотел ей дать», маркиз сделал шаг назад. Но при этом задел прислоненную к стене трость. Она с грохотом упала на пол. Любовники вздрогнули и обернулись.