Откровенно говоря, когда ее проводник начал со знакомства с персоналом, Амелия растерялась. О том, что Лана дочь матушки Соули, она уже догадалась, но, когда увидела Дану, совсем юную девушку лет семнадцати на вид, поняла, что и та в родстве с румяной кухаркой. А еще эти имена: Лана и Дана. Обе высокие, длинноногие, светловолосые. Если бы не рост и не стройные фигуры, и та и другая были бы копиями матушки Соули.

А когда Дрейден повел ее во двор и официально представил уже знакомого ей Оливера и его брата Ронивера, именуемых для своих Олли и Ронни, до Мэл дошло, что матушкой кухарку называют не только за материнскую заботу о домочадцах. Естественно, Олли и Ронни были копиями друг друга, но еще они также походили на Лану и Дану, и по всему выходило, что матушка Соули и впрямь была их матушкой — всем четверым. Такого Амелия не встречала еще нигде: целая семья на службе в одном доме. И главное: никого, кроме них.

Любопытство требовало подробностей, но Мэл рассудила, что узнает куда больше, если порасспрашивает Дафну, волей-неволей, разбавившую своим приездом эту компанию родственников, чем если спросит лжеца «дворецкого». Тот же во время своей экскурсии о слугах и их родстве не обмолвился и словом.

Зато действительно показал дом, провел по обоим этажам. Рассказал, что комнаты хозяина, вопреки предположению Амелии о том, что тот из-за увечья не поднимается по лестнице, расположены на втором этаже, только в противоположном от ее покоев крыле. Даже позволил заглянуть в кухню и в прачечную. В первой обнаружилась матушка Соули, от которой под тайное злорадство Мэл Дрейден отхватил полотенцем, когда полез грязными руками во фруктовую нарезку. Во второй трудилась младшая горничная, и лжедворецкий воспользовался случаем представить Дану новой госпоже. Под его пристальным взглядом Дана сделала неумелый книксен и, сбиваясь на каждом слове, заверила Амелию, что она к ее услугам в любое время дня и ночи.

Мэл не сдержалась и, выходя из прачечной, бросила на Дрейдена укоризненный взгляд — запугал ребенка до заикания. Следил бы за ней в своей истинной ипостаси, можно подумать, она могла смогла бы спрятаться. Зачем было устраивать этот цирк?

А вот у родовых портретов, которые Амелия рассматривала, когда подслушала тот неприятный для нее разговор двух друзей, «дворецкий» едва не прокололся. Мэл с самым невинным видом указала на изображение предка Монтегрейна, на того самого, на которого Рэймер был похож как две капли воды, и спросила, кто это, в какие годы жил и чем прославился при жизни.

Любой дворецкий был обязан владеть подобными сведениями. Однако от ее вопроса лицо Дрейдена красноречиво вытянулось. Правда, всего на мгновение. Потом он быстро сориентировался и начал вдохновенно врать о том, что предок господина состоял на службе у его величества и считался уважаемым членом общества. Умно, учитывая то, что Монтегрейны всегда были приближены к королю.

К чести лжедворецкого, выдумывать неизвестное ему имя он не стал и поспешил отвлечь Амелию разговорами о конюшне и саде, которые ей непременно нужно увидеть своими глазами и как можно скорее.

Мэл хотела было позлорадствовать и задать еще несколько вопросов о изображенных на портретах Монтегрейнах, но, услышав о саде, позволила себя увести. Сад с детства был ее любимым местом в любом доме.

***

Бабушка Амелии, покойная леди Георгия Грерогер, обожала сад в их родовом поместье. При ней он был не просто ухожен, сад был прекрасен, он жил и дышал, словно живой. В их саду не срезали засохшие ветки деревьев, не выкорчевывали погибшие растения, не боролись с паразитами — всего этого просто не было. Стоило леди Грерогер коснуться начинающего засыхать куста, как тот тут же давал зеленые ростки. Стоило подышать на пожухлый бутон, как тот раскрывался.