Если ранее ей казалось, что кровь прилила к лицу, то сейчас, она, должно быть, отхлынула от него совершенно.

Амелия встала.

— Вам нужно отдыхать. Я, пожалуй, пойду.

И снова захотелось откусить себе язык. Откуда это «пожалуй»? Он ведь прав, черт его дери, тысячу раз прав! Она говорит и действует как персонаж пьесы — по строго написанному, чужому сценарию. Марионетка, которой отрезали нитки, да без ниток та двигаться не способна.

— Подождите.

Амелия успела сделать лишь шаг по направлению к выходу, стараясь аккуратно обойти хрупкий стеклянный столик и не зацепить его юбкой, а мужчина поймал ее за руку, останавливая. Она вздрогнула, так сильно, что, показалось, клацнули зубы. Он не мог не заметить.

Заметил. Мгновенно отпустил и даже приподнял руки, будто сдаваясь.

— Я не хотел вас обидеть.

Обидел ли? Нет. С чего бы ей обижаться? Они посторонние люди, а обижаются на близких. Просто порой крайне неприятно смотреть правде в глаза — правде о себе чужими глазами.

Мэл обняла себя за плечи и покачала головой.

— Не обидели… — И вдруг, стоя теперь прямо напротив и возвышаясь над сидящим собеседником, увидела в вороте его не до конца застегнутой рубашки красное пятно на груди — будто кто-то приложил туда раскаленную пятерню. Нет, не верно. Это не было ожогом, но отпечатком ладони наверняка. — Что это? — Отвлекшись от собственных переживаний, Амелия приблизилась, забыв о всякой осторожности. Во время войны она помогала раненым в лазарете на юге и хорошо знала, что может означать подобная отметина. — У вас что, сегодня останавливалось сердце?!

Ногу он перетрудил, как бы не так. Такие следы остаются, когда маги-целители запускают остановившееся сердце.

Лицо мужчины окаменело. Словно сам только сейчас об этом вспомнив, он опустил взгляд, скривился, рассмотрев пятно на своей груди, и принялся застегивать пуговицы. Не застегнуты были всего две, самые верхние, но пятно было большим и доходило до самой надключичной ямки.

— Не останавливалось, — пробурчал явно нехотя. — Зиден перестраховался.

По-прежнему стоя так близко, что подол ее платья касался коричнево-синего пледа на ногах Монтегрейна, Амелия прищурилась, не сводя с него требовательного взгляда.

— Но все-таки сердце?

— А вы знаток? — попытался тот свести все в шутку.

Она могла бы пафосно заявить, что внучке Георгии Грерогер не пристало не знать подобных вещей, но после прошлой отповеди язык не повернулся.

— Знаток, — на полном серьезе ответила Амелия. — А ваш целитель — непроходимый болван. — Глаза собеседника изумленно распахнулись. — Он прикладывал компресс? Что-нибудь холодное?

Мэл не отдавала себе в этом отчета, но ее голос стал тверже и увереннее, как тогда, в лазарете, когда раненые поступали сплошным потоком, а леди Бриверивз работала наравне со всеми, не покладая рук и лишь урывками выделяя время на сон.

— Н-нет. — Кажется, она обескуражила супруга своим неожиданным напором.

— Болван, — повторно огласила вердикт Амелия.

Уперла руки в бока и осмотрела комнату. Если эта гостиная является практически копией ее собственной…

И она решительно направилась к противоположному углу комнаты.

— Что вы делаете? — как-то даже растерянно раздалось ей в спину.

— Вызываю слуг, — бросила через плечо. Отыскала-таки колокольчик, спрятанный в углу за шторой, шнур от которого уходил на первый этаж через специальное отверстие в половицах, позвонила.

— Вы меня сейчас пугаете, — прокомментировал ее поведение Монтегрейн, на сей раз с отчетливыми нотками веселья в голосе.

Мэл только пожала плечом. Зато он ее сейчас не пугал: просто еще один раненый, для помощи которому у нее достаточно сил и знаний.