Трифонов повернулся и побежал обратно. Бойцы, быстро собрав из двух жердей и пары шинелей носилки, осторожно укладывали на них Федотова. Увидев политрука, Виктор Александрович приподнял голову и слабым голосом сказал:

– Товарищ политрук… Я… Вот, подвел… – голос у него и впрямь был виноватый.

Трифонов выдохнул и сделал знак бойцам остановиться. Политрук присел перед носилками и, взяв раненого за правую руку, осторожно ее пожал.

– Товарищ боец, вашей вины тут нет. Это был… – решение пришло внезапно, и Николай вдохновенно продолжил: – Это был диверсант. Понимаете? Немецкий диверсант, отлично подготовленный. – Николая понесло. – Настоящий головорез. Вы молодец – не дали ему завладеть оружием и застрелили его. Объявляю вам благодарность.

Жалкое выражение на лице Федотова сменилось почти радостью, он облегченно вздохнул и сказал:

– Служу трудовому народу. Он очень опытный… Сказал, что снег из сапога вытряхнет, нагнулся… Я даже ничего заметить не успел.

– Все, все, хватит разговоров, – резко приказала Пашина. – Несите его, быстрее, только не растрясите!

Бойцы подняли раненого и осторожно понесли на батальонный пункт приема раненых.

– Думаешь, и впрямь диверсант? – спросил старшина, глядя им вслед.

– Да какой диверсант, – махнул рукой Николай. – Дезертир, судя по всему, может, из уголовников, – он показал Медведеву нож. – Просто… Ну да ты сам все понимаешь.

Медведев кивнул и обернулся к Пашиной, которая собирала свою сумку:

– Катенька, он выживет?

Санинструктор молча взяла из рук Трифонова нож, покрутила его и отдала обратно.

– Лезвие короткое, а ел он недавно. До этого двенадцать часов марша без еды – кишечник должен быть пуст. Если организм крепкий – должен выжить.

Она повернулась и пошла обратно. Политрук и старшина посмотрели друг на друга.

– Ну…

– Ну…

– В один голос, – хмыкнул Трифонов. – Ладно, я на командный пункт – пора ротного поднимать, если он уже не проснулся.

– Товарищ политрук… Коля, а с ним что делать? – Медведев кивнул на Чуприна.

Боец Чуприн переминался с ноги на ногу почти на том же месте, откуда махал рукой и кричал: «Сюда-сюда». Он очень боялся сурового старшину и еще больше – молодого парня с серьезным лицом и нарисованной на рукаве шинели звездой. Но страшнее всего была мысль, что эти двое сейчас повернутся и уйдут, и боец Чуприн снова останется один и будет блуждать по этим сырым холодным холмам, перелескам, никому не нужный. Трифонов посмотрел на паренька, потер подбородок, не зная, на что решиться. Снова подступили мысли о куреве.

– А, да что тут, в самом деле, – он махнул рукой и повернулся к старшине. – Дай-ка ее сюда.

На плече у Медведева висела винтовка Федотова, его подсумки, гранатная сумка, в общем – все снаряжение пехотинца, кроме противогаза и лопатки, оставшихся в окопе. Старшина, недоумевая, подал «мосинку» политруку, Николай осмотрел затвор, взял винтовку на прицел. Чуприн судорожно сглотнул, словно опасался, что суровый политрук прямо здесь и расстреляет его из этой трехлинейки.

– Значит, говоришь, толкнул этого? – спросил он, мотнув головой в сторону убитого.

– Д-да, – кивнул Чуприн.

– Он не ожидал сопротивления, – заметил Трифонов, гордясь своей проницательностью. – Ни от того, ни от другого. Иначе дорезал бы Федотова и забрал оружие, но нервы сдали и побежал. Так говоришь, ездовым винтовка не положена?

– Так не хватает… – робко начал Чуприн и отшатнулся, когда политрук сунул ему в руки трехлинейку.

– На, держи, – приказал Трифонов. – Старшина!

– Есть, – мрачно отозвался Медведев.

– У тебя во взводе убыль – бери его себе, – бодро скомандовал Николай.