– Да, – коротко отвечает тот. И продолжает, указывая на стулья возле стола,– господин посланник, прошу садиться.

Юноша снимает свою шляпу, но не снимает очки, кланяется хозяину, проходит к столу и садится на один из стульев. Доносчика никто не приглашал, но он тоже садится рядом с юношей.

– У меня варится змея, – начал Фриц Моисеевич, указывая на кастрюлю, – уже почти готова, осталось только закинуть укроп и посолить, змея свежайшая. Ещё два часа назад жрала кальмаров в болоте. Мне её охотник только что принёс. Господин посланник, не желаете ли?

В общем-то Свиньин мог бы уже и поесть, завтрак у него был довольно лёгкий, из-за нелёгких цен в купеческой столовой, что находилась в поместье. Но принимать пищу без явной необходимости, в незнакомом месте, которое он считал небезопасным, было против правил шиноби, и молодой человек ответил на предложение, прикладывая руку к груди и как бы извиняясь:

– Я завтракал совсем, совсем недавно, и только что цикория испил, в одном из местных заведений тихих, от жадности две чашки выпил кряду. Ну, а теперь, прошу меня простить, мне даже слушать о еде не просто.

– Понимаю, – коротко согласился хозяин дома и в знак понимания кивнул своим пером на шляпе.

– А я бы так съел бы немного змеи, – заметил доносчик как бы между прочим. И добавил. – Пару кусочков…

На это его заявление последовал ответ, который шиноби посчитал… Не совсем адекватным. Господин Моргенштерн яростно выпучил на Левитана глаза, угрожающе сжал свой стек и заорал:

– Швайген! (молчать)

Гости сразу притихли. Оба. А хозяин, буравя взглядом доносчика, продолжал всё в том же тоне и всё с тем же выражением на лице:

– Ауфштейн, швайн! (встать, свинья)

Левитан беспрекословно встал и замер, вытянувшись. И тогда Моргенштерн рявкнул снова:

– Зитцен! (сидеть)

Левитан тут же сел.

– Ауфштейн! – Продолжает радушный хозяин.

Доносчик снова выполняет приказ.

– Зитцен! Ауфштейн! Зитцен! – Три раза повторяется это действо. И только после того, как доносчик садится в третий раз на свой стул, господин Моргенштерн говорит уже тоном более мягким: – Лютик, без разрешения рта не раскрывать! Хаст ду ферштадн? (ты меня понял?)

– Так точно! – Зачем-то по-военному отвечал доносчик. Удовлетворившись этим обещанием, хозяин дома продолжает уже обращаясь к Свиньину:

– Господин посланник, вы уж не считайте меня каким-то грубияном, или хамом, или садистом, просто у нас тут, скажем так… Свои традиции… Понимаете? Дело в том, что эта инфузория, на меня семь доносов в инквизицию уже накатала…

– Ну, Фриц… Ну, что ты начинаешь… – Начал было Левитан, но Фриц звонко щёлкнул стеком по столу:

– Швайген! – И после продолжил как ни в чём не бывало, обращаясь уже к юноше. – Как не прискорбно это сознавать, но отвратительная и пошлая поговорка: от шаббата до шаббата, брат натягивает брата, как никогда актуальна в наше время. Понимаете? У современного общества нет стержня, нет точки единения… Каждый сам за себя, каждый благородный человек копошится в окрестных болотах как может, как умеет, а всякий раввин, пытается создать своё собственное учение, завести собственных учеников, соорудив в каждой отдельной взятой синагоге, по сути, собственную секту… – Фридрих Моисеевич с сожалением замолкает на секунду, и потом продолжает. – Всё рухнуло, понимаете? Всё рухнуло как раз в тот момент, когда сионизм оказался обществу не нужен. Да, молодой человек, сионизм давно мёртв… И вот это вот брюхоногое, вот это вот, – он для убедительности указывает стеком на Левитана, – самое яркое тому подтверждение. Вот и скажите, господа хорошие… Нужна ли современному обществу благородных людей какая-либо объединительная сила?