Но Нильсен и его помощники блестяще справились со своей задачей. Из многих сотен ящиков ни один не затерялся; не было ни одного, уложенного так, чтобы его нельзя было быстро извлечь.

Одновременно с провиантом мы грузили на судно и остальное снаряжение. Участники экспедиции деятельно заботились об этом, каждый по своей части. А дело шло не о пустяках. Сколько ни ломай себе голову заранее, все равно явятся новые потребности, пока не отдашь швартовов и не выйдешь в море, положив всему конец. Между тем наступал июнь месяц, и время нашего ухода быстро приближалось.

Третьего июня утром «Фрам» покинул Кристианию. Пока целью его плавания был только берег Буннефьорда, где стоял в саду наш зимовочный дом. Мы должны были погрузить его уже совсем готовым. Творцом этого крепкого строения был наш славный плотник и столяр Йерген Стубберуд. Теперь дом был быстро разобран, и каждая доска и бревно тщательно перемечены. На борт судна приходилось грузить внушительную кучу материалов, а там и без того уже было тесновато. Большая часть груза была сложена под баком; остальное – в рабочем помещении.

Более опытных из участников экспедиции, очевидно, наводила на глубокие размышления мысль о назначении этого «дома для наблюдений», как окрестили его газеты. Вполне понятно, что у них были основания для догадок. Под домом для наблюдений обычно понимается относительно простое сооружение, в котором можно найти необходимую защиту в непогоду и ветер. Наш же дом был почти образцом солидности. Тройные стены, двойной пол и потолок. Внутри дом был оборудован десятью удобными койками, плитой и столом, на котором к тому же лежала новехонькая клеенка. «Ну, с натяжкой я еще могу понять, что им хочется наблюдать в тепле, – говорил Хельмер Хансен, – но к чему им клеенка на столе, этого уж я никак не возьму в толк!»

Шестого июня к вечеру было объявлено, что все готово для отплытия. Вечером мы все собрались в саду на скромное прощальное торжество. Я воспользовался случаем, чтобы каждому в отдельности пожелать удачи и всякого благополучия. И вот началась посадка на судно. Последним в лодке был помощник начальника. Он появился, вооруженный подковой. По его мнению, старая подкова приносит черт знает сколько счастья! Возможно, что он прав. Во всяком случае, подкова была старательно приколочена к мачте в салоне «Фрама», где она находится и по сей час.

Поднявшись на борт «Фрама», мы сейчас же приступили к подъему якоря. Застучал мотор Болиндера, и тяжелая цепь заскрипела, проходя через клюз. Ровно в 12 часов ночи якорь отделился от дна, и в ту минуту, когда над нами занимался день 7 июня, «Фрам» в третий раз выходил из Кристиания-фьорда. Дважды горсточка отважных людей приводила это судно со славой обратно после многолетнего путешествия. Суждено ли нам продолжать эту почетную традицию? Понятно, что такие мысли обуревали многих из нас, пока наше судно скользило по зеркальной глади фьорда в светлую летнюю ночь. Начало было положено под знаком седьмого июня[9]. Это сочтено было многообещающим предзнаменованием, но в светлые смелые надежды закрадывалось облачко грусти. Склоны гор, леса, фьорды – все было так чарующе прекрасно и так дорого сердцу! Они звали и манили к себе. Но у дизель-мотора нет никакого сострадания. Он грубо стучит и стучит себе среди тишины. Лодочка, в которой сидел кое-кто из моих самых ближайших родственников, мало-помалу отставала от нас, исчезая за кормой. В сумерках с трудом различались белые платки… До свидания!..

На следующее утро мы ошвартовались во внутренней гавани Хортена. Какой-то невинного вида лихтер сейчас же подошел к борту судна. Но груз этого лихтера был далеко не столь невинен. Он состоял не более не менее как из полутонны пироксилина и ружейных патронов – несколько неприятной, но все-таки столь же необходимой статьи нашего снаряжения. Кроме погрузки здесь патронов, мы воспользовались также случаем пополнить свои запасы воды. Покончив с этим, мы немедленно отвалили. Когда мы проходили мимо военных судов, команда их была послана на реи, а оркестр музыки играл гимн.