- Много…

- Ага… а у него уже девки… и две… и обе красавицы… скажи своей, чтоб кого другого поискала, а не этого никчемушника…

- Дедушка…

- А ты замолчи, ишь, волю взяли. Чего вы мне там подсыпали? Признавайтесь.

Советник слегка смутился, а госпожа Игнера пробормотала:

- Вам давно следовало отдохнуть…

- Тьфу ты… завтра чтоб и ноги твоей тут не было. И чтоб возвращаться не смела, пока я не дозволю, а то этак и отравят, я и не замечу. И любовника своего прихвати.

Гномы зашумели.

Как-то разом и вдруг, а я, наконец, сумела разлепить зубы. Твою ж… и языком провела, проверяя, все ли после этакого деликатесу на месте остались. Надо будет рецептик истребовать, подобная прелесть в работе пригодится. Вот ринется на меня, скажем, вырлупень бродячий, а я ему в пасть гномским яством, и пока он, бедолажный, будет зубы расклеивать, я…

- Боюсь, - голос Советника заполнил всю трапезную, надо полагать, без магии дело не обошлось. – Ваши решения давно вызывали недовольство Совета клана, а нынешнее поведение…

- Засранец, - патриарх покачал головой. – Как был, так и остался. Я ж говорил, не меняются люди со временем. И не люди тоже, а мне они про гуманизм и эволюцию. Драли тебя мало…

Стало как-то тихо.

И Эль положил руку на пояс, а мне этот жест его категорически не понравился.

- …заставляет предположить, что возраст возымел свое. Ваши суждения далеки от реальности…

Патриарх вновь покачал головой и пальцами щелкнул. И стало еще тише. Слышно было лишь как урчит чей-то желудок. А говорят, что гномы и камни переварить способны.

- Устал я от них, - пожаловался патриарх, присаживаясь рядом. Папенька подвинулся, место высвобождая. – Плетут интриги, плетут… слава, честь… я-то думал, поживут, образумятся, а они… бестолочи…

Гномы молчали.

Патриарх наполнил кубок мутной жидкостью, поднял, принюхался.

- Ишь ты, на грибочках настоеная… вам-то оно лучше водицы, а то ж с непривычки оно как-то крепковато будет…

Я кивнула.

Икнула.

- И крысок поставили, - патриарх вогнул вилку в тушку неизвестного – хотя уже вполне известного – существа. – Не пожалели. Не кривись, у нас крысы хорошие, откормленные… для наземников, оно, конечно, экзотик полнейший, но что поделаешь, свиньи в шахтах не больно-то выживают.

Госпожа Игнера стояла, открывая рот и закрывая.

Открывая и…

Советник благоразумно молчал, сам ли, силой ли заклятья – а фонило от дедушки магией так, что у меня зубы заныли – и старался стать незаметным.

- Чего встали? – патриарх тушку разломил. – Или стражу кликнуть…

- Дедушка! – взвизгнула Игнера. – Вы… вы… не можете… вот так взять и разрушить жизнь…

- Чью?

- Мою!

- Так а разве я ее рушу? – патриарх прищурился. – Скажи, я велел тебе мужу изменять? Или вот с ним связываться?

- А… а как же… Эричек?

- А чего Эричек? Туточки останется. В шахту поставим, поглядим, авось, на что и годный… а то ишь разбаловались…

- В шахту ему нельзя, - севшим голосом сказала госпожа Игнера. – В шахте… шубуршится.

И тут все посмотрели на меня.

- Юсенька, - Бжизек прижал руки к груди. – Ты только поглянь…

- Нет, - я смотрела в стену, поскольку смотреть на папеньку было выше моих сил. Совесть, столько лет спавшая, вдруг очнулась и начала припоминать, что ту самую куклу с фарфоровым личиком и глазами, которые, о чудо из чудес, закрывались, стоило куклу на спину положить, что карамельки, что прогулки на площади.

Плечи, на которые меня сажали, и я становилась выше всех.

Сахарных петушков и орехи в меду, которые ссыпались в карман к вящему матушкиному неудовольствию. Пучеглазую жабу в кувшине – мы кормили ее червяками – и меч с рукоятью, обмотанной шелковым шнуром.