Сергей Гороховир

«В том измерении…»


В том измерении,
в котором мы вращаемся,
не ощутимы
и не видимы штрихи
того, что движет всем…
И получается,
что правды без ста граммов
не найти!
Но стопочкой одной
не завершается
познание мирского
бытия…
Поэтому загадочно
качается
под твёрдою походкою
земля!

«Грёзы винного подвала…»

Грёзы винного подвала
Забегаловки пивной
Вознесут на пьедесталы
Разольют в душе покой
Разговорами полечат
Анекдотом развлекут
Дракой рожу искалечат
Подремать под стол толкнут

«Мне немного остаётся…»

Мне немного остаётся
путешествовать по свету
Эта доля старикашкам
отпускается с запретом
спотыкаться, волноваться
напиваться и шалить…
Но так хочется, ребята
по планете побродить!
Повидать друзей старинных
Повстречать девиц невинных
Посвятить им пару строк
не создав переполох
Насмотреться всяких всячин
Позабыв про неудачи
насмеяться от души
как умеют малыши…

Ирина Дронова

Если бы дядюшка Онегина был греком…

Предисловие

Стихи были написаны к заседанию Литературного клуба в Греции на тему «Алкоголь в литературе». Послать Онегина к греческому дядюшке не было моей прихотью – сам Пушкин намекнул на это, зацепив строчкой с «волею Зеве́са». К тому же Пушкин, как известно, сам любил если не Грецию, так гречанок, по крайней мере – одну точно. Так что без обид, да, Александр Сергеевич?

* * *
«Мой дядя – был он чистым греком…
Когда не в шутку занемог, пил узо, тсипуро с цуреком
И лучше выдумать не мог!
Досадно то, что пил он много
И, вздумав резко помирать,
Блеснув коварством и притворством,
Призвал подушки поправлять!» —
Так думал молодой повеса,
На миг о радостях забыв,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Он знал: Talon ему не светит,
Не будет пробок в потолок
От вин кометы и иных —
Таких привычных и родных.
И точно. В дядюшкином шкафе
Нашёл наливок только строй
И с горя выпить наш герой
Хотел всё это, но одно
Предпочитал сему бордо
И, захватив с собой «Моет»,
Подумал – с этим проживёт!
В недоуменьи свет элладский:
«Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьёт одно
Стаканом красное вино!
Водой, как наши, не разводит
И с нами дружбу не заводит».
То был почти что приговор.
Но вот накрыт в таверне стол
И все вокруг приглашены,
Причуды Жене прощены.
Едят барашка, кофий пьют,
Не знают даже слова «брют».
Несут игристое вино.
«Не из Шампани ли оно?» —
Ехидно спрашивал Евгений
И полагал, что он-то гений
По части ставить всех в тупик —
К другому он и не привык.
Но тут гречанка молодая
Своей изящною рукой
Даёт ему напиток мутный —
Какой-то странный, колдовской.
Евгений глаз с него не сводит
И усмехаясь говорит:
«Меня ничто уж не заводит!
Иди и ты, моя Лилит!»
Однако узо выпивает,
Назло себе или толпе,
И как-то сразу забывает
«Вдову Клико» и каберне.
Прошла печаль, не ранят слёзы
Столичных дев и чьих-то жён,
Теперь Онегин озадачен,
Что дома пить-то будет он?

Александр Евтюшкин

Автор и муза


То ли во второй бутылке шампанского пробка оказалась чуть больше стандартной, то ли он охладил бутыль сильнее, чем обычно. Так или иначе, пробка застряла, и её не удавалось ни сдвинуть, ни прокрутить – ни пальцами, ни при помощи махрового полотенца.

Пока автор ходил за плоскогубцами, бутылка, видимо, прогрелась, и, как только удалось вытащить пробку, шампанское – добрая каталонская кава – полезло пенной струёй наружу, как он ни старался дуть поперёк горлышка и даже прижать его ладонью. Последнее было вовсе бесполезно, что он знал давно, и только ухудшило ситуацию: пузырящаяся жидкость залила стол и принялась растекаться, шипя и брызгаясь.

Пришлось прежде всего убрать со стола ноутбук, а потом автор надрал из пакета салфеток и занялся осушением незапланированного болота.