Как выяснилось, позиционировать меня они хотят как «человека мира». В следующий понедельник Джессика и Эмили присылают нам обстоятельное письмо с подробным описанием своих планов: «Мы считаем бэкграунд Джун очень интересным, поэтому хотим убедиться, что читатели о нем узнают». Они рассказывают о разных местах, где я жила еще в детстве, – Южной Америке, Центральной Европе, полдюжине городов в США, в которых мы останавливались из-за бесконечных разъездов отца, инженера-строителя. (Эмили очень нравится слово «кочевник».) В моей новой авторской биографии они выделяют год, который я провела в Корпусе мира, хотя рядом с Азией я не была и близко (была в Мексике, где практиковалась в испанском после школы, а затем до срока бросила учебу, подхватив кишечную инфекцию; меня даже пришлось эвакуировать по медицинским показаниям). Публиковаться мне предлагают под именем Джунипер Сонг – вместо Джун Хэйворд. («Ваш дебют набрал не совсем те обороты, на которые мы рассчитываем, и лучше начать с чистого листа. А “Джунипер” звучит так необычно. Как-то даже ориентально».) О разнице в восприятии между «Сонг» и «Хэйворд» все деликатно помалкивают. Никто не говорит вслух, что «Сонг» может сойти за китайское имя, хотя на самом деле это мое второе имя, придуманное мамой в эпоху хиппи, когда меня чуть было не окрестили Джунипер Сиренити Хэйворд.

Эмили помогает мне написать статью для «Электрик Лит» об авторской идентичности и псевдонимах, где я объясняю, что переименоваться в Джунипер Сонг я решила затем, чтобы почтить свое прошлое и отметить влияние матери на свою жизнь. «Мой дебют “Под сенью платана”, написанный под именем Джун Хэйворд, продиктован переживаниями по поводу смерти отца, – пишу я. – “Последний фронт”, написанный под именем Джунипер Сонг, – это шаг вперед в моем творческом пути. Это то, что я больше всего ценю в писательстве, – бесконечная возможность заново изобретать себя и те истории, которые мы о себе слагаем. Это дарует нам возможность сознавать каждую крупицу своего наследия и своего прошлого».

Я ни в чем не солгала. Это важно. Я не притворялась китаянкой и не выдумывала жизненного опыта, которого у меня не было. То, что мы делаем, отнюдь не надувательство. Мы просто подаем меня с верной стороны, чтобы читатель воспринимал меня и мои истории серьезно; чтобы никто не отказывался взять в руки мою работу из-за въевшихся предрассудков о том, что кому можно и что нельзя писать. Ну а если кто-нибудь делает неправильные выводы из неверных предпосылок, разве это не говорит о нем гораздо больше, чем обо мне?

С РЕДАКТУРОЙ ДЕЛО ОБСТОИТ ПОЛУЧШЕ. Даниэле нравятся все мои правки. На третьем заходе она просит лишь внести несколько мелких исправлений и чтобы я добавила dramatis personae (модный термин, означающий список персонажей с их краткими характеристиками, чтобы читатель не забывал, кто они такие). Затем текст переходит к корректору – в моем представлении, такому супергерою с орлиным взором, который ухватывает все опечатки, скрытые от невооруженного глаза.

За неделю до дедлайна мы сталкиваемся всего с одной проблемкой.

Как гром среди ясного неба падает письмо от Даниэлы: «Привет, Джун. Надеюсь, у тебя все хорошо. Всего полгода до выхода книги, поверить не могу! Хотела узнать твое мнение вот о чем. Тут Кэндис предлагает нанять этического бета-ридера. Понимаю, что невовремя, уже поздновато, но хочешь, мы этим займемся?»

Этические бета-ридеры – это читатели, которые критикуют рукописи в культурном аспекте. Например, белый автор пишет книгу, в которой задействован темнокожий персонаж. Издатель может нанять темнокожего бета-ридера, чтобы проверить, является ли репрезентация в тексте сознательно или бессознательно расистской. В последние несколько лет к бета-ридерам обращаются все чаще и все больше и больше белых авторов подвергаются критике за использование расистских идиом и стереотипов. В принципе, неплохой способ избежать порки в