Она придвинула Ясю к себе и стала наматывать этот колючий шарф.
– Как только начнёшь замерзать – живо домой, – ррраз оборот.
– Не дай бог простудишься, выпорю, – два оборот.
– Только попробуй ноги промочить, все каникулы дома будешь сидеть, – три оборот.
– Не бегай, вспотеешь! – узел.
Шарф так сильно давил на горло, что Яся едва могла дышать. В глазах у неё сверкали звёздочки, в ушах звенело. Но она не рискнула сказать об этом. Она стояла и молча кивала матери.
Яся спускалась по лестнице, едва переставляя ноги. Мать стояла в дверном проёме и смотрела ей вслед. Ясе казалось, что мать как будто продолжает держать шарф, поэтому чем дальше она удалялась, тем сильнее он затягивался. И только под козырьком подъезда, который не просматривался из окон, она ослабила узел. Но почему-то не испытала облегчения. Вялая, она бродила по двору, пинала грязные комья снега и мечтала, чтобы каникулы быстрее закончились.
Этим же вечером Яся заболела. Сильный бронхит, который перешёл в пневмонию. Лекарства, уколы и бесконечное мамино «Я же тебе говорила!».
Яся ослабила невидимый шарф на шее и посмотрела на Артёма так, будто просила у него пощады.
– Ясь, я понимаю, что лезть в душу и лезть в трусики – это разные стадии отношений. Но всё-таки… Ответь мне, чёрт возьми, кто такой Анатолий Николаевич?
Яся уставилась на Артёма, не понимая, откуда он узнал это имя. Внутри нарастала паника и ощущение неминуемой гибели.
– Никто. Читатель из библиотеки. Он взял книгу и… Я же тебе говорила, что работаю…
– …в библиотеке, да. Тогда объясни мне, почему ты его звала, когда с тобой был этот… эм-м-м-м… приступ.
Яся побледнела и сжалась.
– Я не могу этого объяснить…
– Понятно.
Артём встал, задел коленом стол, но как будто этого не заметил.
– Я, наверное, пойду. Дома кот голодный. И на работу завтра.
Он вышел из кухни и заметался по дому в поисках одежды.
«Беги, останови его, объясни ему всё», – говорил голос Ясмины.
«Нет, пусть уходит, – говорила девочка Яся. – Я не хочу снова надевать шарф. Не хочу…»
«Девочка моя хорошая, не бойся. Он хороший. У него нет колючего шарфа. Только ласковые руки. Милая, надо хотя бы попытаться. Потом всю жизнь себя будем винить…»
«Ну и что. Я просто снова запрусь в своей комнате и никого туда не пущу. В пустой комнате больно не бывает».
«Бывает. Самую большую боль мы причиняем себе сами».
Артём зашёл в кухню. Он растерянно мял шапку. Глазами просил, чтобы его остановили. Но Яся сидела неподвижно. Внутреннее противостояние поглотило её целиком. Шарф был не только на горле. Он связал её по рукам и ногам, превратил в неподвижный кокон, мёртвый снаружи, но с живой болью внутри.
– Ну, я пошёл, – сказал Артем и вышел из кухни.
На пороге он замешкался и услышал из кухни шершавый, ранящий горло голос Яси:
– Ты ведь больше не придёшь.
Артём не ответил. Он открыл дверь, сжал кулаки, немного подался вперёд, но потом вдруг отпрянул, постоял в нерешительности, махнул рукой и вышел. И, не оборачиваясь, почти бежал до самого своего дома. И только у подъезда украдкой оглянулся, как бы невзначай, не идет ли за ним девушка в зелёном пуховике. В дом он так и не вошёл, а, подняв воротник, зашагал куда-то прочь.
Глава 9
Яся сидела на стуле.
Пустота напротив нее была такой плотной, что она стала лепить из неё, как из глины, образ мужчины, который сидел здесь пять минут назад. Этим искусством она овладела давно. Но сегодня выходило неважно.
В кухню зашёл котенок и стал бодать её ноги головой. Ясе захотелось взять его за шкирку и вышвырнуть за дверь. Потому что он был живым доказательством того, что Максим-Михаил («Как перестать его так называть?») был реальным. И ушёл он тоже по-настоящему.