Были прорывы. Идеи Пирогова о бережном лечении и сортировке раненых, развитие обезболивания или обработка инструментов паром Бергмана. Были и неудачи. Например, попытки переливания крови раз за разом заканчивались провалами. И ведь как давно люди пытались это сделать. Еще в Древнем Египте раненых поили кровью баранов, в средние века эту же кровь баранов пытались переливать прямо в вены. Естественно, неудачно. После даже родилась шутка, что для такого переливания нужно три барана. Тот, у кого возьмут кровь, тот, кому ее перельют, и тот, кто будет это делать. В XIX веке от баранов перешли к людям, но в 9 случаях из 10 пациенты все равно умирали, и никто не мог понять почему.

И вот в 1900 году Карл Ландштайнер открыл группы крови. Кажется, уже совсем близко, сейчас все изменится, но нет. Очень авторитетный после прошлых своих открытий Бергман сказал, что это чушь и невозможно, и ему поверили. Тем более, что после Англо-бурской войны это казалось не таким уж и важным. Переход армий на меньшие калибры винтовок, средняя дистанция боя, которую буры навязали англичанам, ну и сухой климат Южной Африки – все вместе это привело к тому, что большая часть ран, полученных на той последней большой войне, заживала при минимальной обработке и без всяких нагноений.

Единицы говорили, что это просто случайность, но большинство врачей начала XX века были оптимистами, и они дружно нарекли пулю гуманным оружием и приказали официально считать, что огнестрельное ранение по умолчанию теперь чистое и неинфицированное. Увы, микробы и бактерии не обращают внимания ни на мундиры, ни на авторитет тех, кто подписывает такие вот бумаги. До 1915 года, когда во всеуслышание будет сказано, что все, чему мы вас учили – это ошибка, оставалось 11 лет.

И вот… 9 февраля 1904 года японская эскадра напала на русский флот на внешнем рейде Порт-Артура: торпедная атака вывела из строя два из семи эскадренных броненосцев, «Ретвизан» и «Цесаревич», также досталось и крейсеру «Паллада». Все три корабля чудом не утонули, надолго встали на ремонт, и теперь сил русского флота стало недостаточно, чтобы помешать высадке японцев в Корее.

Война на суше оказалась неизбежна, а значит, можно начинать.

Я вышел из дома генерала и неожиданно обнаружил, что очутился на вокзале. Не то чтобы генерал именно там и сидел, просто Харбин, казалось, целиком состоял из эшелонов. Куда ни посмотри, всюду вагоны – на основных путях, на запасных… И постоянно кто-то кричал и махал руками, пытаясь хоть немного управлять этим хаосом.

– Ну что, как хотели, останетесь в тылу с 1-м Сибирским? – Вслед за мной на улицу вышел тот самый штабс-капитан, обозвавший меня тряпкой.

Опять без всякого учета местного этикета и разницы в наших званиях. Неудивительно, что в свои пятьдесят он все еще в таком низком чине.

– А вы на фронт? – В этот момент я был готов поставить зуб на то, что судьба – та еще стерва.

– Конечно, – капитан гордо вскинул голову. – Уже сегодня уезжаю в 22-й стрелковый, буду ждать японцев в первых рядах на Ялу.

Так и есть! 22-й стрелковый – это мой новый полк, а этот капитан, получается, теперь тоже у меня в подчинении. Что ж, тогда он-то мне и поможет разобраться в особенностях моей репутации, а заодно и по городу проведет.

– Похвальный энтузиазм, – я на мгновение отвлекся на громкий гудок. Где-то к перрону подходил очередной паровоз. – Тогда позвольте и мне рассказать о своих планах. Как вы сказали, уже сегодня уезжаете в свой 22-й стрелковый? На реку Ялу-Цзян? Так я тоже!