- Введите в курс дела. – Требует отец.

И, пока Лидия Михайловна вкратце обрисовывает ситуацию, я вжимаю голову в плечи, стараясь быть тише воды, ниже травы.

- Вот как. – Вскидывает брови папа, и выдаёт. – Не понимаю, причём тут вообще моя дочь? Если эти двое орлов решили сцепиться и помериться тестостероном, то пусть разбираются между собой. – Сурово чеканит он и поднимается с места, чтобы уйти. – Пошли, Дана.

- Григорий Иванович!

- Стрельцов!

В один голос останавливают его Лидия Михайловна и Рогожин-старший.

- Я даже разбираться не намерен. – Категорично заявляет папа, разрезая рукой воздух. - А ваш сын, Рогожин, пусть скажет спасибо за то, что Дана не станет писать на него заявление. И я солидарен с этим вашим новеньким. За такое не грех и по морде получить. Будь я на его месте, тоже бы вступился за девушку. Сразу видно, ваше разнузданное вседозволенное воспитание и язык без костей. – С укоризной заявляет отец.

- Да как ты смеешь, - переходит на личности Вячеслав Дмитриевич. – Я же могу щёлкнуть пальцами, и тебя завтра же уволят с твоей жалкой должности. Давно пора прикрыть вашу шарашкину контору! – Грузный депутат покрывается красными пятнами от негодования.

- То-то и смотрю, что до сих пор никак не можешь щёлкнуть, - спокойно парирует папа. – Ищи дальше. Удачи. И если твой сын ещё хоть раз приблизится к моей девочке или оклеветает её, учти, больше церемониться не буду. Это моё последнее предупреждение.

И, обняв меня за плечи, папа выводит меня из кабинета ректора, оставив всех остальных недоумённо смотреть нам вслед.

***

- Дана, - устало вздыхает папа, стоит нам оказаться на пороге нашего дома. – Угораздило же тебя связаться с сыном депутата. Что ты в нём вообще нашла?

Я понуро стягиваю кроссовки и вешаю кожанку в шкаф. Теперь, зная все гнусные подробности характера и жизни Рогожина, не могу не согласиться с отцом. Поэтому виновато смотрю в пол. Мне нечего сказать.

- Домашний арест, Дана. На неделю. – Спокойно припечатывает папа. – Выходишь из дома только по необходимости. Докладываешь мне обо всех своих похождениях: кто, что, куда, зачем и почему. Домой возвращаешься строго по расписанию.

Это не первый мой домашний арест, поэтому он не пускается в подробности. Я обижено надуваю губы и смотрю на отца с осуждением.

- А говорил, что я не виновата. – Бурчу тихо, но он меня слышит. Как и всегда.

- Это для твоей же безопасности. Я не наказываю, а спасаю.

- И чем мне поможет сидеть дома взаперти? – Выразительно смотрю на него.

- По крайней мере, я буду уверен, что ты нигде не пересечёшься со своим недопарнем Рогожиным. И он тебе ничего не сделает. – Говорит папа, разминая затёкшую шею. На ходу небрежно скидывает рабочие ботинки и идёт на кухню разогревать нам ужин.

Я плетусь по лестнице на второй этаж, в свою комнату. Захожу внутрь и бросаю сумку на кресло возле книжного шкафа. Переодеваюсь, после чего звездой падаю на кровать. Чувствую себя сильно вымотанной. Последние сутки были слишком напряжённые. Да и в лагере спала я плохо.

А виной всему Марго.

Когда я сбежала от Власа и вернулась в женский корпус, она не спала. Наши кровати располагались рядом, потому что мы сами их выбрали, когда заселялись. Когда я ещё не знала о том, что пригрела змею под боком. В буквальном смысле. Поэтому пришлось нацеплять на лицо маску, притворяться, что я ни о чём не знаю, и разговаривать с бывшей подругой, как ни в чём не бывало.

На тот момент разбираться ещё и с Маргаритой сил не было. Того, что случилось – хватало с лихвой.

В основном бывшая подруга интересовалась, как прошёл разговор с Тараниной и наказали ли Власа. А также, знаю ли я что-нибудь о том, в каком состоянии увезли Данила.