– Меньше слов, больше дела.

Стараясь не смотреть вниз, Катарина ступила на широкую доску. Один шаг, второй, третий… В принципе ничего страшного – плевое дело. На середине пути Ката уже была готова громогласно провозгласить себя непризнанной акробаткой, как вдруг ее сумочка, соскочив с плеча, плюхнулась в вязкую жижу. Вскрикнув, Ката пошатнулась и… последовав за сумкой, мешком свалилась вниз.

Приземлилась Копейкина удачно, конечно, если в данном случае можно говорить об удаче. Но везение состояло уже в том, что ее лицо соприкоснулось всего-навсего с противной грязью, а не «поцеловалось» с толстой трубой, проходившей в метре от места падения.

Бывшие секунду назад синими джинсы и блузка превратились в жалкое подобие одежды, причем приобрели цвет детской неожиданности. Катарина сидела в глиняной каше, ища глазами свалившуюся с правой ноги туфлю, одновременно с этим собираясь вот-вот расплакаться.

Ну почему, почему именно с ней это случилось?

Размазывая по лицу грязь, Копейкина разревелась.

Над канавой наклонилась головка в цветастом платочке.

– Господи Иисусе, – запричитала бабулька. – Страхи-то какие.

Затем пенсионерка задала самый «умный» вопрос из всех возможных в подобной ситуации:

– Ты упала, милая?

– Да, – сквозь рыдания ответила Ката.

Бабушка озвучила второй вопрос под стать первому:

– Вылезать планируешь, касатка?

– Хотелось бы.

– А ты случаем нам трубу не проломила?

«Замечательно. Вместо того чтобы поинтересоваться моим самочувствием, бабка спрашивает о трубе».

– Помогите мне выбраться отсюда, – взмолилась Копейкина.

– Да как же я помогу, ласточка? Ты погодь, сердешная, я сейчас Филипповне звякну.

Полагая, что с помощью неизвестной Филипповны она вылезет из канавы, Катарина поднялась на ноги.

Бабулька тем временем кричала в сотовый:

– Тася? Приветик, Никифоровна на связи. Да, да, да. Как ты там? На даче была? Огурцы посадила? Что ты говоришь? А мы уже весь огород засадили. Зять две машины навоза купил, теперь мы с удобрением. Летом все деревья и кусты подкормлю. А вы-то подкармливаете? А чем, Тась? Ну… это несерьезно, ты лучше…

– Про меня, про меня скажите, – пищала Ката, тщетно пытаясь выбраться из царства грязи.

– Таська, бери ноги в руки и дуй на улку. Тут деваха одна в яму угодила. Ага. В ту самую. Как-как, по мостику решила путь укоротить – и хрясь… по уши в дерь… в грязюке. Жду.

Опустив телефон в карман, пенсионерка заявила:

– Тася уже бежит.

– А она кто?

– Подруга моя.

– И чем она мне поможет?

Никифоровна не успела ответить, по другую сторону канавы нарисовались два парня.

– О-ба-на! – воскликнул рыжий. – Витек, глянь, тетка рухнула.

– Супер!

– Олежек, Витя, – залебезила бабка, – помогите ей.

– Щаз, разбежались. У меня брюки светлые.

– А у меня кроссовки новые.

Пока Никифоровна сокрушалась, а Ката из последних сил старалась не умереть от свалившегося на ее голову позора, Олег начал снимать несчастную на камеру мобилы.

– Ты чего делаешь? – взвизгнула Копейкина.

– Тебя снимаю.

– Зачем?

– В Интернет потом запущу, пусть все полюбуются.

– Не смей!

– А ты отними, – веселился Олег.

– Прикольно будет, – ржал Витька.

Минут через десять у канавы остановились две дамы лет сорока. Начались новые охи-ахи. И вот наконец прибежала Филипповна. Если вы когда-нибудь видели стоящую на задних лапках болонку, вы поймете, как выглядит подруга Никифоровны. Метровая старушенция с ручками, напоминающими тростинки, заголосила:

– Мать честная! И как ее угораздило-то?

– Ты Федотовне позвонила? – вопрошала Никифоровна.

– И ей, и Степановне, сейчас они притопают.