Копейкина постукивала пальцами по столешнице.

– И все-таки, Люд, поделись адресом Сабуровой.

– Ты решила довести дело до конца? Одобряю. Если больше нечем заняться, почему бы по городу не покататься. Бумага, ручка есть?

– Да.

– Тогда пиши.

Продиктовав адрес, Людмила прищурила глаза.

– А ты не врешь, что тебя Ден попросил Вальку разыскать?

– А какой мне смысл врать?

– Кто тебя знает, вдруг ты вовсе не его знакомая, а… скажем, жена или любовница того типа, с кем сейчас крутит Валюха.

– У тебя богатое воображение.

– Точняк. Мне бы книги писать, а я вот на экономиста учусь, – и девушка отправила в рот сочную котлету.

Решив, что разговор себя исчерпал, Копейкина поспешила откланяться.

Необходимо завершить начатое и лично переговорить с Сабуровой. Пусть Валентина сама скажет, что Ден ей больше не нужен. По крайней мере, тогда Катка с чистой совестью сможет заявить парню, что эта девица не стоит даже его мизинца.

Запрыгнув в «Фиат», Катарина порулила на улицу Восьмого марта. За те полчаса, которые они с Людмилой провели в столовой, над столицей пролился настоящий ливень. Вследствие чего на дорогах образовались многочисленные заторы.

Из-за ненавистных пробок до дома Сабуровой Катка добиралась около двух часов. Подъехать к нужному подъезду не представлялось возможным – во дворе велись аварийные работы, а посему между четвертым и пятым подъездами была вырыта широкая канава.

Выпорхнув из «Фиата», Катарина умудрилась наступить в лужу. Впрочем, неудивительно, было бы намного неправдоподобней, если бы госпожа Копейкина дотопала до лифта в девственно чистой обуви. Хотя о лифте говорить рано… Чтобы до него добраться, необходимо миновать вышеупомянутую канаву. А как, спрашивается, это сделать, если она берет начало от детсадовского забора и заканчивается в пятидесяти сантиметрах от фундамента двенадцатиэтажной башни. Правда, над ней сооружен хлипкий мостик – три доски, перекинутые через глубокий, заполненный мутной водой ров с оголенными трубами. Но ступить на мостик отважится, пожалуй, лишь эквилибрист или воздушный гимнаст.

Миниатюрная бабулька, решившая после дождичка выйти на улицу, старательно протирала мокрую скамейку куском белой ткани.

– Извините, – Копейкина подошла к пенсионерке.

– Да, дочка, – бойко откликнулась старушенция.

– Я смотрю, у вас здесь ремонт полным ходом идет.

– Не говори, лапа, четвертую неделю маемся. Весь двор ироды перекопали. Ни пройти ни проехать. А шуму от них сколько, шуму. С утра до ночи долбят и долбят, телевизор на полную громкость включаешь, а все равно ничего не слышно.

– Как к четвертому подъезду пробраться? Мосток, если честно, доверия не вызывает.

– Так этот мосток не для простых пешеходов. Строители по нему шастают. Территория-то огорожена… – бабулька пригляделась. – Вот паразиты! Опять детвора ленту сняла. Чтоб им, малохольным, пусто было. По доскам только самоубийца пройдет или пацаны наши, все остальные в обход чапают. И ты ступай. Вокруг дома обойди, не пожалей времечка. Правда, за домом тоже копают, – добавила пенсионерка.

– И как быть?

– Ты через двор семнадцатого топай. Сейчас за угол завернешь, увидишь школу… туда не ходи, поворачивай направо. Пересеки стадион и смело шуруй вдоль семнадцатого, аккурат на ту сторону выйдешь, – бабулька наконец закончила обтирать скамью и водрузила свое худенькое тело на желто-зеленое «место сплетен».

Катка потопталась у канавы. Маршрут, продиктованный старушенцией, в восторг ее не привел. Тащиться куда-то, пересечь что-то… нет уж, спасибо. Заветный подъезд находился в двадцати метрах, и Ката решила рискнуть. В конце концов, если рабочие и пацаны спокойно прохаживаются по мостику, то почему ее скромной персоне не удастся это сделать? Весит Катка не так уж и много – доски под ней не проломятся.