— Смотреть, но не трогать, Спиридонов. Смотреть, но не трогать.

Хрена себе заявы!

— Что значит, не трогать? Это ж как алкашу заявить: вот тебе бутылка, но бухать не смей!

— А ты как хотел, милый? — прицельным броском запускают снятую шмотку в полёт, провокационно ёрзая задом об мой и без того стоящий колом член. — Право на обладание кем-либо сперва требуется заслужить.

— Сказала та, что сама идёт в руки, несильно-то сопротивляясь.

— Хм... — театрально дуют губы, склонив голову и беспечно блуждая пальчиком по впадине на моей ключице. Там, где на шею уходят дорожки тату. — Отчасти ты прав, конечно. Но лишь отчасти.

— И где же я не угадал?

— Ты всё время забываешь, что мы играем по моим правилам. И конечное решение принимаю здесь именно я.

— Так принимай скорее, а то я мальца завёлся.

— Чувствую. Однако вынуждена разочаровать. На сегодня придётся обойтись лишь эстетической частью прелюдии. Без тактильного продолжения.

Началось. А как замечательно всё начиналось, ну!

— Ой, брось. Сама ведь хочешь.

— Не отрицаю.

— И в чём тогда проблема?

— Я же сказала: у меня сегодня другие планы, — насмешливо послав воздушный поцелуйчик, проворно спрыгивают и, виляя бедрами, идут к оставленной рядом с рюкзаком рубашкой.

— И что, это всё? — разочарованно приподнимаюсь, наблюдая за тем, как она накидывает на плечи бесформенную тряпку, пряча всю красоту.

— Прости, малыш. Дальше как-нибудь сам. Бельишко, так и быть, тебе оставлю. Будет на что вечерком подрочить.

Тьфу, блять. Ну вот и кто она после этого?

— Довольна собой, да? Типа, урыла и закопала?

— Лучше: возбудила и обломала.

Ну всё, сама виновата!

Вскакиваю на ноги, в пару шагов сокращая расстояние. В следующую секунду Аврора со всего размаху прикладывается грудью в тонкую стеновую перегородку.

— Думаешь, самая умная? — хватая за горло, вдавливаю заигравшуюся дрянь в трещащую панель ещё сильнее. — Думаешь, я не знаю, зачем ты это делаешь? Мы ведь оба понимаем, что едва я получу желаемое, ты будешь мне более неинтересна. Но тебе ведь нужен доступ ко мне, точнее к моему ноуту, — судя по тому, как напряглась её скула, моя осведомленность вызывает искреннее удивление. — Для того и набиваешь себе цену. Только я тебя огорчу, милая — для обычной дешёвки, какой ты и являешься, она слишком уж завышена.

— Я хоть сколько-то стою, — хрипло цедят сквозь стиснутые зубы. — А тебя и на барахолке задаром никто не возьмёт.

— Ауч, укусила. Жалко, что мне совсем не больно. Наверное, потому что плевать.

— Иди к чёрту.

— Не выйдет. У нас с ним контры.

— Что так?

— Разошлись во взглядах. Он оказался слишком гуманным, — с наслаждением втягиваю ноздрями запах её волос. — Знаешь, а это весьма приятно. Ощущать подобную власть над кем-то, — молчит. Молчит, но не боится. Нет ни намёка на страх. — Ты ведь сейчас целиком моя, — свободная рука без труда нашаривает пуговицу на её джинсах. — Тут на километр нет ни души. Понимаешь, что это значит?

— Что если надумаешь сдохнуть от передоза, никто тебя не схватится?

Дерзость. Её дерзость — это то, что возбуждает сильнее любых существующих буферов и подкаченных задниц.

— Это значит, что я могу делать с тобой всё, что мне заблагорассудится, — разобравшись с молнией, ослабляю давление ткани на поясе, позволяя ладони беспрепятственно скользнуть ей в трусы. — О, да у кого-то течка.

— Не твоя заслуга.

— А чья? — продвигаю пальцы глубже, погружаясь в влажный жар её промежности. Охрене-еть она мокрая. — Тут одно из двух: либо у тебя на меня всё-таки "встаёт", либо ты из тех, кто любит, когда с ними обращаются, как с вещью, — надавливаю на пульсирующий возбуждённый бугорок, заставляя Белинскую выгнуться, вздрагивая. А следом и жадно втягивать воздух, реагируя на умеренно жёсткую ласку в чувствительной зоне. — Нравится? — шепчу ей на ухо, прикусывая мочку. — Не отвечай. Слышу, что нравится.