Ещё я так устала за день, ничего больше не хочется, а эта записка выжгла последние эмоции.

— Завтра ещё будет время, не принимай сейчас никаких решений, отдохни, — читает мои мысли Ионес, хотя по мне, наверное, всё видно, от мамы я не прячу своего состояния, уже и на это не способна.

Но руки зудели взять чистый лист бумаги и написать большими жирными буквами ответ:

“Оставь меня в покое!” или “Иди к чёрту!”. Боги, на меня это совсем не похоже. Отчаяние сжимает сердце, и я уже хочу написать другое: “Не трогай меня, не пиши, не приезжай! …Я так тебя люблю, Крис, мне так больно, что ты не можешь мне ответить тем же. Так больно…”. Он не дает мне воздуха, совсем не дает…

— Леджин, — гладит мама по плечу, — идём ужинать, — тихо зовет.

5. 5. Я вас слушаю мисс…

Кристан Гронвей

— Господин Гронвей, добрый день, — слышится женский голос от двери.

Не поднимая взгляда, продолжаю думать над очередной запиской для Леджин. Она не ответила. Уже скоро обед, и от неё ни слова. Меня это беспокоит. Почти выводит из себя. Не думал, что всё дойдет до такой глупости — что она соберёт вещи и уедет к своей маме.

— Господин лекарь? Можно? — врывается в мысли осторожный голос пациентки.

Поднимаю взгляд. Молодая пациентка с копной огненно-рыжих волос, собранных в причёску, в изумрудном платье с полупрозрачной шалью, лежащей вокруг шеи. Смотрю на дверь. На ней точно висит табличка лекаря, или кто-то поменял и здесь проходит светский бал?

— Да, проходите, — откладываю записку. — Я вас слушаю, мисс…

— Ронсаль, Миранда Ронсаль, — вежливо улыбается пациентка, усевшись на мягкий стул. — Я была у вас четыре дня назад на приёме, помните?

Через мой кабинет проходят сотни людей, конечно, как лекарь я помню всех, но, кажется, леди выглядела… немного иначе. Болезненный вид, потухший взгляд. Но сейчас всё в порядке. Как видно.

— То лекарство, которое вы прописали, мне помогло. Я чувствую себя лучше, спасибо, — растягивает губы довольной улыбкой в розовой помаде.

Молчание.

— Вы сказали прийти на повторный приём…

— Да, сказал, — беру бланк пациента и фиксирую состояние. — Больше ничего не беспокоит? — задаю я обычный вопрос, который требуется задавать.

Миранда Ронсаль изящно поднимает руку, и шаль соскальзывает с её шеи, открывая глубокое декольте. Довольно глубокое…

— Вот, смотрите, всё чисто, — проводит пальцами по белой коже.

Приподнимаю бровь. Слова Леджин выстреливают в голову контрольным выстрелом: “Смотришь на них как голодный кот! Почему от тебя вечно несёт женскими духами?!”. Принюхиваюсь и замечаю, что от мисс пахнет приторно-абрикосовым шлейфом. Я уже давно не замечаю всех этих запахов, которые смешиваются в одно непонятное сочетание. И разве я смотрю как голодный кот?

Сжимаю перо в руках и вдавливаю пальцы в бланк.

Внимательные зеленые глаза Ронсаль жадно следят за каждым моим движением, взволнованно вспыхивают. Я это отчётливо замечаю. Проклятье. Леджин указала мне на то, что было простой обыденностью. Не хватало ещё мне в каждом поведении, своём или постороннем, ловить неоднозначные жесты. Леджин что-то путает, сосредоточенность со взглядом голодного кота. Даже смешно.

— Мне достаточно видеть ваш здоровый цвет лица, чтобы понять, что с вами всё в порядке, — отвечаю, продолжая писать.

Мисс затихает и невольно тянет на себя шаль, прикрываясь.

Когда я заканчиваю писать, протягиваю выписку с дальнейшими рекомендациями, лицо молодой женщины уже не такое сияющее, скорее кислое, словно она проглотила неприятное лекарство.

— Спасибо, господин Гронвей.