— Где Элла? — задаю я вопрос, не находя дочь рядом.

— С мамой. Я, как говорила, забрала некоторые свои вещи… — отвечает она и надевает вторую перчатку. — Извини, мне пора.

Появившийся слуга проходит к чемодану, чтобы перенести его в повозку. Взглядом останавливаю его.

Леджин бледнеет заметнее, меня беспокоит её состояние. Зачем она так себя надрывает? Она не догадалась о своём положении. И пусть пока останется в неведении, иначе в этой неразберихе последствия могут быть непредсказуемыми. Леджин на фоне гормональных всплесков может предпринять всё что угодно.

— Леджин, — строго преграждаю ей путь.

Она вскидывает взгляд. Васильковые радужки, окаймленные темно-синим контуром словно грифелем карандаша, пронзительны. И так же чисты и невинны, как весенний луг. Розовые, сложенные сердечком губы упрямо сомкнуты. Чувствую себя не в своей тарелке, когда она такая неприступная.

Хочу закинуть её на плечо и отнести в комнату, опрокинуть на кровать и оставить её без сил, чтобы в голове не осталось и мысли покинуть меня.

— Ты не ответила мне насчет юбилея.

Леджин шумно выдыхает, будто до этого задержала надолго дыхание, в уголках её губ затлела горечь.

— Я пока не решила. В любом случае, меня не дожидайся. Возможно, приеду, может быть, чуть позже. Или раньше. Не уверена.

Холод ледяной стены — такими были её слова.

— Леджин, давай поговорим.

Удивлённо приподнимает брови.

— Не хочу занимать твоё время, тебя ведь пациенты ждут. Тебе там ещё пара писем пришла, — губы кривятся в подобии улыбки, она задерживает дыхание и морщит нос: — Какая же безвкусица, но для коллекции сойдёт.

Поворачиваю голову и делаю вдох. Пахнет персиком. Сжимаю челюсти.

— Я вижу, что ты недовольна, Леджин, моими задержками, я объяснял, что это необходимость, скоро я всё улажу.

— Мне не нужны твои пустые объяснения и обещания, и уже ничего не нужно. Мне пора, — поворачивается, чтобы пройти.

— Леджин, — впервые не знаю, что сказать, как убедить в обратном. Её взгляд — лед. — Я жду тебя завтра. И побольше находись на свежем воздухе.

— Не беспокойтесь, господин лекарь.

Уходит.

Слуга извиняется, берет чемодан и выходит вслед за моей женой.

Несколько минут слушаю тишину, чувствую, как кровь кипит в венах. Покидаю своё место и направляюсь в кабинет. Опускаюсь в кресло. В ушах шумит, а по телу гуляет едва сдерживаемый гнев.

В кабинет стучат.

— Что-то желаете, милорд?

— Сожги это, — сгребаю стопку конвертов в охапку и бросаю в урну.

6. 6. А ведь я о вас наслышан

Сердце грохочет в груди, щёки горят. Смотрю в окна, но, к счастью, Кристан не пошёл за мной. Совсем не ждала, что он надумает явиться домой среди белого дня. Обычно он пропадал в столице, а тут явился словно гром среди ясного неба.

Как же сложно было устоять, каждое его слово — это стрела, поразившая точно в цель. Он словно почувствовал, что я в Бран-Холле. А глаза, темные, как надвигающийся шторм. Казалось, что он меня не отпустит, нависал как скала. Потерла локоть, которого он коснулся, следы его пальцев горят на коже как горячий взгляд.

Я первый раз видела его таким взвинченным. Только я не понимала его, он задавал вопросы какие угодно, только не о проблеме, которая выросла между нами. Да и о чём с ним говорить? Всё и так ясно. Мне всё же пришлось зайти в его кабинет, чтобы взять портрет Эллы. И что я увидела? Даже после скандала он не выкинул эти чертовы письма!

Ему ведь достаточно было приказать слуге. Но нет, они царственно лежали на его рабочем столе. И будто смеялись надо мной. Я прямо так и видела лица этих потаскух, победно задирающих нос. Отвратительно.