и сами на пол съедем, не дойдя

до спальни трёх шагов. Мы в коридоре

в одно сольёмся целое, сойдя

с ума от наважденья грёз любовных,

и больше не расстанемся вовек…

Открыла дверь и жду его я, словно

я для него – желанный человек…

Так вдруг стало тепло, спокойно —

отгорело, отбушевало,

и не плачется по покойной,

хоть и лет ей ничтожно мало,

хоть жила она – одиноко

(В моём сердце ища приюта,

долго-долго ночами волком

страшно выла – не убаюкать…

А теперь там дыра – размером

метр семьдесят на полметра,

а казалось – была разменной

этой нашей любви монета.

Никому не казалась нужной

эта наша любовь до гроба,

а скончалась – размером в душу

дыры в сердце латаем оба,

и ничто не пришло на смену —

никакое другое счастье:

только приторный запах тлена

от вчера бушевавшей страсти)…

Вот и встретились снова. Здравствуй…

[Сердце гулко стучит в виски.]

Как дела? – Всё в порядке, – Счастлив.

[Что не сдохла я от тоски?]

Как детишки, семья, карьера?

[Ну и, мстительно:] Как жена? –

Так же, как у тебя, наверно –

бес-прос-вет-но. Поражена? –

Да чему поражаться, если

за Бог знает уж сколько лет

вас ни дня не видали вместе,

фотографий совместных нет…

Ты им очень, конечно, нужен –

лучше нет у детей отца,

но, себя называя мужем,

не носил никогда кольца:

вечно в поиске – новых, свежих,

наполняющих светом жизнь…

[Время-врач снова раны те же

на живую шьёт – разошлись.]

Вот и встретились снова. Здравствуй…

[Боль тисками сдавила грудь.]

Будь, пожалуйста – слышишь? – счастлив,

и, пожалуйста, просто – будь.

Дверь, пожалуй, сниму с петель –

не придётся менять замки,

раз свободная я теперь,

то и двери мне – не с руки,

пусть гуляет полночный бриз

прямо в комнату со двора –

этот странный живёт каприз

в моем сердце уже с утра,

ведь не будешь ты дверь с ноги

выбивать, если нет дверей…

Помоги же мне, по-мо-ги

о тебе позабыть скорей…

Я тобой лишь одним болела

с осложнениями на жизнь,

с рецидивами, как умела,

но – справлялась. И ты – держись.

Выздоравливаю покуда –

взгляд погасший, поникший вид,

но уже в ожиданьи чуда:

скоро, чувствую, отболит.

Полной грудью вздохну и в небо

с благодарностью – сто спасиб,

что когда умоляла: "Мне бы –

хоть на день его!." – обнесли,

обвели объездной дорогой

(Ведь дурным и семь вёрст – не крюк!):

не твоё, не бери, не трогай –

он не враг тебе, но – не друг…

Протрезвею, смирюсь, поверю,

в то, что, если б хотел – то смог!..

И за прошлым закрою двери,

да сменю, наконец, замок…

Стихам адвокаты нужны ли?

Свидетельствуют: жили!

Падали и вставали,

без греха – да едва ли,

вот только в руке моей

от роду тех камней

не было для броска —

для ласки моя рука,

для поцелуев – губы,

голос – кричать "Любо!",

пара красивых ног —

для интересных дорог,

да, говорят, были

когда-то еще – крылья,

только их сразу тут —

крадут…

Я ли не деревенская?

Знаю секрет простой,

что нашептать, чтоб женское

счастье – не на постой,

а чтоб на веки вечные

в доме жило моём,

чтобы ты, мой не встреченный,

сам поселился в нём…

Дело-то не подсудное —

милого присушить,

но из моей посудины

не разрешу допить,

я ни конфет, ни яблочко

надвое не делю,

чтоб запорхали бабочки

и ты сказал "люблю".

Я не хочу привязывать

милого ворожбой —

глупо победу праздновать,

если ты телом – мой,

но в несвободе мучаясь,

рвётся назад душа,

это благополучие

стоит хотя б гроша?

Знаешь, я – деревенская,

только проблема в том,

что мне не надо – женского

счастья. Хочу вдвоём

не колдовскими чарами —

только любовью жить.

Если с тобой не пара мы —