раз настолько ты влюблена,

что его так не бережёшь —

от меня вместе с кожей рвёшь

наживую, наркоз не дав…

Отдала его – не предав,

отпустила его – любя,

ну, подумаешь, у тебя —

ну, подумаешь, не со мной,

но живой…

Забирай его, получай —

он два сахара любит в чай,

а, хотя – не мои дела:

я и так его отдала,

не была ему палачом —

ни упрёка ему ни в чём,

не рыдав на его плече…

Он был – мой,

а теперь – ничей…

Как живут люди, утратившие свой Рай?

Чем их пугает Бог, искушает Змей?

Кто говорит им: вставай сюда, выбирай

(брать надо – это, то – выбирать не смей!)?

Как выбирает из двух нас теперь Адам?

Он и в Раю-то просто на поводу

Евы пошёл (делай ставки – я всё отдам,

ставлю на всё: он выберет вновь не ту).

Старый проказник: к свадьбе уже пройдёт —

дует на грудь, почти уже не болит,

хочешь, слеплю тебе парня, что не уйдёт? —

Что мне с ним делать, папа, ведь я – Лилит?

Только будь счастлив, очень тебя прошу

(если мои просьбы хоть что-то значат),

и не читай – их я не тебе пишу,

эти стихи, это другому.

[Плачет]

Только будь счастлив – так, чтоб на небесах:

"Ну-ка на бис – я пропустил детали!", —

старый проказник (Будда/Исус/Аллах…)

новую жизнь вдруг подарил.

[Едва ли]

Только будь счастлив, сам за себя хотя б!

Я – своему выйду навстречу тоже.

Медленно ангел рядом идёт – ослаб.

Помнит ли кто, как мы летали?

[Боже]

Пью тишину – по капелькам, по осколкам

(больно горчит во рту, прожигает душу),

оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько…

Прячу любовь – ногами торчит наружу.

Глубже копаю яму заразе этой,

сверху плитой без надписи и без даты —

лезет в стихи, меня превратив в поэта,

благословляя: надо же, как пиздато!

Рядом стоит, меня по плечу похлопав

(буквы – в слова, слова – в предложений нити

я собираю): с каждым бывает, что ты,

если не так что – вы меня извините.

Я извиняю. Ты извиняешь. Только

мы перед ней гораздо сильней виновны:

оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько,

оба её хороним, убили словно.

А я – давно остыла, не горю,

казалось раньше: мы – две половинки,

я всем друзьям – устала, – говорю, –

огню былому праздновать поминки.

Они в смятеньи: весь огонь угас,

а так – до неба, кажется – горело,

и жизнь спустя, когда не стало "нас",

ещё так долго, так упрямо тлело

на торфяных болотах наших душ –

погибельно, подземно, внутривенно…

Мой выживший оркестр играет туш:

залит огонь любви забвенья пеной.

– А давай все сначала, слышишь?

Мы ведь счастливы даже были…

– Разве заново перепишешь,

как друг друга мы разлюбили?

Где на это взять сил, подскажешь?

Все потрачено на разборки,

И опять ты меня накажешь –

Непокорную, как ни горько…

И опять будешь делать больно –

Без сочувствия, со всей мочи.

Нет, не надо, с меня довольно,

И не важно, зачем ты хочешь

Снова наши вернуть рассветы

И закаты, что так качали –

Я сама вспоминаю это,

но – прости – не начну сначала…

Если бы алкоголь

в сердце латал бы раны,

чтобы не слышать боль,

я б просыпалась – пьяной,

я бы уже с утра

выстрелом вверх шаманским

горести со двора

выгнала бы шампанским,

я бы уже в обед –

только Киндзмараули,

но – облегченья нет,

кажется – обманули:

зря я ищу покой

где-то на дне стакана,

если вино – рекой,

значит, мы будем пьяны,

счастья лишь только нет

в терпком глотке пьянящем –

только кровавый след

прошлого – в настоящем…

Открыла дверь в надежде: он ворвётся –

с цветами и шампанским, пьян слегка,

и в губы жадно-жадно мне вопьётся,

и по спине куда-то вниз рука

скользнёт, и, с гравитацией не споря,