И тут меня осенило. Так, что я даже притормозила резко, потому что управлять автомобилем, когда тебя бьёт молния, сложно.

Я поняла, что меня тревожило. Секс с Островским. То есть не сам процесс, а то как мы с ним это сделали.

Это был незащищённый акт. Вот совсем. Тогда мне было не до того, потом тоже. А вот сейчас я чётко поняла, что как-то мы с ним повели себя хуже, чем неразумно.

Я судорожно попыталась вспомнить свой цикл. Сведения в голову не пришли. У одиночества есть ещё один минус: когда ты волчица, у которой нет ничего, кроме работы, можно противозачаточные не пить, даты цикла не запоминать.

– Не возвращайся, Островский, – сказала я в гулкую тишину автомобильного салона. – Потому что если ты вернёшься, я сверну тебе шею. Голыми руками, понял?

«Ерунда, пронесёт», – шепнул во мне Оптимист.

«Не с твоим везением», – уныло возразил Пессимист.

«Ну и ладно! – воодушевлённо улыбнулся Опти. – Дети – это прекрасно!»

«Когда они появляются в полноценной семье», – прогундел Песси.

– Заткнулись оба! – гаркнула я, чтобы унять этот чёртов диалог. Только этого мне не хватало для полного счастья – спорить с самой собой. – Что будет, то будет!

«Абортик?», – заинтересованно поднял голову Песси.

«Скажи ему, что он дебил!», – испугался Опти.

– Оба вы… неидеальны, – прорычала я сквозь зубы и завела мотор. – Никаких абортов. А ребёнка, если он есть, я буду любить и растить сама. Подумаешь!

Да. Это было б даже здорово: подарок от Островского. Хоть что-то останется на память, кроме стонущих и плачущих в рекреации моих воспоминаний.

На следующий день Соня кидала на меня задумчивые взгляды, но спрашивать ни о чём не решалась, а я гадала: что она слышала или видела? Собственно, главного она видеть никак не могла: Островский дверь на замок закрыл, а в приёмной уже никого к тому времени не было.

И всё же Соня взгляды кидала, а это значит, что мы с Островским повели себя неадекватно: девочка предпочла по-тихому смыться, видимо, благоразумно решив, что пусть эти двое разбираются между собой сами.

Мы и доразбирались. Вспоминать о том, что случилось, было и горько, и сладко одновременно. Я пыталась всеми силами не думать об Островском, но мозг считал иначе, потому что нет-нет да я ловила себя на том, что снова ныряла в омут вчерашнего помешательства.

– Ты спросить о чём-то хочешь? Не выдержала я очередного Сониного взгляда.

– Нет, – поспешно мотнула она головой и опустила глаза. Слишком уж поспешно. Всё ясно. Я могла бы и не спрашивать.

– Тогда скажу я, – проговорила жёстко, в привычном для меня тоне. – Да, мы были знакомы с Островским задолго до вчерашнего дня. И всё, что между нами было, осталось в глубоком прошлом. Поэтому ты бы могла и не убегать вчера.

Ложь. Наглое беспринципное враньё. Хорошо, что она улизнула. Не в том плане, что я хотела того, что случилось, а отлично, что не стала свидетельницей огнедышащих страстей.

– Жаль, – вздохнула Соня, старательно глядя куда-то в сторону.

– Что жаль? – опешила я, понимая, что совершенно не способна сегодня работать – мысли у меня не те в голове крутятся.

– Ну, что всё в прошлом, и всё такое прочее.

– Это ещё почему? – господи, что я за идиотка такая? Зачем об этом спрашиваю? Илона, закрой рот, пожалуйста, хватит уже страдать ерундой.

– Потому что он вам подходит, – смотрит Соня мне в глаза. Твёрдо так, уверенно, не тушуясь. Вот он – стержень в девчонке. Громов был прав: она вроде тихая и робкая на вид, а тронь – отпор даст и правду скажет, как сейчас. К сожалению, правда её только в том, что ей кажется. А на самом деле…