Контраст между гнетущим молчанием и возобновившимся ровным гулом гостей был столь ошеломительным, что еще несколько мгновений я растерянно осматривалась, думая, что всё лишь померещилось.

Неосознанно двинулась в сторону скрывшегося со спутниками из зала отца, в яростном, почти обжигающем желании догнать его и… и что? Попросить его не уходить и прогнать этих существ? Потребовать, наконец, рассказать, что беловолосые делают в нашем доме, какие дела связывают отца с этими… монстрами?

Я вспомнила, что мою руку по-прежнему держит очередной партнер из танцевальной карты, лишь тогда, когда тот прокашлялся, а после слегка сжал мои непослушные пальцы в своей ладони.

– Что? – едва не вскрикнула я испуганно, повернувшись к мужчине. Тот смутился моей реакции и сконфуженно промямлил:

– Танец… Нас, кажется, прервали…

Пока я смотрела на него, пытаясь вспомнить, откуда он вообще взялся, и как бы его туда опять послать, как на наши сцепленные руки легли обнаженные, длинные пальцы без перчаток, которые открывали длинные ногти, по форме напоминающие звериные когти.

Мой предполагаемый партнер неожиданно вскрикнул и отнял свою руку, прижав ее к груди, чтобы со страхом и изумлением посмотреть на появившегося словно из ниоткуда Доминика.

– Кажется, я успел на начало танца? – устало и немного потерянно, то ли спросил, то ли утвердил Ник, рассматривая мужчину перед собой, словно раздавленного жука на окне. Тот не ответил, чем, кажется, утомил беловолосого. – Чего-то ждешь? – поднял Ник бровь, отчего мужчина побледнел лишь сильнее и судорожно тряхнул головой, после чего, не прощаясь, просто скрылся в толпе гостей, что сплотились друг к другу, образуя полукруг, в центре которого были лишь мы с Ником.

Доминик моргнул, словно задумался о чем-то, и повернулся ко мне, не оставляя сомнений, что вспомнил… обо мне.

– Потанцуем, – беспардонно оповестили меня, не особо спрашивая моего желания… как всегда. Для этого мужчины все одно: что позвать танцевать, что «пригласить» на крышу. Не церемонясь, он ухватил меня за локоть и рывком прижал к себе, ловко вписываясь в ритм мелодии.

Воздух выбило из легких не только от удара о худощавую, но невозможно твердую грудь, сколько от ошеломления, учитывая, что прежде Доминик не позволял со мной такой близости никогда и прикасался ко мне лишь по особой надобности. Наиболее близко было один единственный раз, когда он «преподавал мне урок», отправив к лекарям.

Когда же я попыталась изменить это и сблизиться, он показал свою истинную сущность и сломал мне ребра, едва не убив, после чего пропал на три года…

Чтобы вернуться, как ни в чем не бывало, словно и не было ничего, как и той пропасти, что образовалась за эти годы злости и тоски.

Сцепив до боли челюсти, я попыталась проявить нрав, отстраниться хоть ненамного, чтобы был маневр, увеличивающий вероятность вырваться и отправиться к отцу.

– Не дергайся Птаха. Твои трепыхания бессмысленны.

– Пусти! – всхлипнула я и охнула, ощутив, как затрещали кости в моей кисти, что находилась в хватке Ника. – Доминик, прошу, пусти.

– Знаешь, что у вальса очень много вариаций? Почти у каждой расы, народа и цивилизации вальс в той или иной форме присутствует в списке обязательных и традиционных танцев? – широко улыбаясь, словно вспомнив забавную шутку, он посмотрел мне в глаза. Но хватки на моих пальцах не расслабил. Напротив, следом затрещали и ребра, отчего пришлось закусить губу, чтобы не закричать.

– Ник, прошу тебя…– смогла я прошептать, прогоняя предательские слезы, но не боли, а давящего чувства безысходности. – Зачем ты это делаешь? – сквозь зубы спросила я, чувствуя, как к горлу подступает паника и сопутствующая ей ярость и злость.