Впервые за долгие годы я услышала голос другого, помимо Доминика, существа:

– Поздравляем с совершеннолетием твоей дочери, Каррил, – спокойно и негромко произнес мужчина с самыми длинными волосами из всей тройки, что красивым водопадом спадали на спину, перехваченные сложной заколкой у самых концов на уровне бедер. Отчего-то подумалось, что это не просто аксессуар. Свободная длина волос и заколка с заостренными, даже блестящими гранями могут причинить серьезный вред здоровью другого существа, о чем мужчине должно быть прекрасно известно. Руки он держал за спиной, а выражение лица было спокойным, величественным, надменным, но в уголках губ мне почудилась злая насмешка, обращенная к моему отцу.

– Благодарю, – проронил папа бесстрастным, неживым голосом, смотря исключительно на главаря, что стоял в центре. Второй сопровождающий, с которым я также никогда не общалась, смотрел безразлично и холодно, держался отчужденно и величаво. На лице его застыла маска ледяной брезгливости, словно находиться сейчас в этом месте, среди всех приглашенных нами гостей ему было нестерпимо… мерзко.

И третий… по-прежнему с неровно срезанными, взлохмаченными волосами, что свободно падали на плечи, с интересом озирался, словно был в этом месте впервые… а после резко обернулся, встретившись со мной взглядом, от которого я вздрогнула.

Когда трио мужчин проходили мимо, я не смогла рассмотреть старого знакомого, но сейчас видела, что он изменился. Не могла понять, в чем дело, но понимала, что это – уже не мой друг, которого я запомнила. Черты лица заострились, во взгляде не было привычной рассеянности, и желтые глаза смотрели непривычно пристально. Так, что от его внимания что-то замирало в груди больше обычного и того, что я помнила. Взгляд был тяжелым, пронизывающим насквозь. Создавалось впечатление, что он прочел меня, как открытую книгу, заглянув не только в разум, но и в душу. Вынудив вспомнить свои самые страшные и потаенные страхи… секреты и неявные мысли, что гнала от себя все три года.

Плечи Ника были ссутулены более прежнего, цвет лица отливал болезненной бледностью, а под глазами залегли лишь первые признаки темных теней, что делали выражение безучастного интереса на лице Ника практически угрозой.

Создавалось впечатление, что он зол на меня… Нет, в его желтых глазах читалась почти ненависть. Это шокировало, хотя бы, потому что я не понимала, как один невинный поцелуй может вынудить его так реагировать: злость, досаду, даже брезгливость я могла допустить, хотя и не без собственного сожаления. Могла. Но достойна ли я ненависти?

Или мне это только показалось, так как в секунду его взгляд уже совершенно ничего не выражал и смотрел мужчина куда-то в сторону, вновь уйдя в свои собственные мысли, совершенно не связанные с этим реальным миром.

За собственными размышлениями я не заметила, как отец что-то вновь обсуждал с главарем беловолосых, а после они решили удалиться из зала.

– Праздник продолжается, – громко оповестил отец и выразительно посмотрел на музыкантов, которые переглянувшись, начали неуверенно играть ненавязчивую мелодию, возвращая в зал некое подобие жизни, за которым вновь послышались разговоры и шепотки.

Я с тревогой и почти страхом смотрела вслед сошедшего с подиума отца, уловив его взгляд на меня, от которого душу сковал лед предчувствия… странного, непонятного, но почти обреченного. Будто отец прощался со мной. Отчего-то появилась стойкая ассоциация со смертниками, что перед плахой смотрят на своих родных, прежде чем покорно принять неминуемую смерть.