— Я тогда накаталась... «Накаталась», ага... Нападалась! Впервые на лыжи встала. Там инструктор был еще такой... Бестолковый... Вечером пришла в бар. Скучища! Я — одна... Никогда больше не буду ездить за границу одна! Хорошо, что ты в баре оказалась в тот вечер...

— Да, когда ты ко мне подошла...

— А помнишь того очкарика-немца, который к нам подсел?

Обе засмеялись, одновременно вспомнив.

— Он нас грог учил пить, — смеясь, пояснила Китайгородцеву Рита. — А мы его — русскую водку. Ну, и как ты думаешь, кто из нас троих в конце концов якобы по старинному русскому обычаю лезгинку танцевал?

— Немец, — сказал прозорливый Анатолий.

Раздался общий смех.

— Ага, но он лезгинку на столе танцевал, — добавила Рита. — Бармен, видя это, вообще был в предобморочном состоянии.

* * *

Уже за полночь, когда Аня засобиралась к себе, пошел снег. Крупные хлопья сыпались с неба в полной тишине. Единственный фонарь у входа освещал разбитую накануне машину Аниного родственника. Снег уже присыпал место повреждения, и смотрелась машина очень даже ничего.

— Как нелепо всё получилось, — вздохнула Аня, печалясь о случившемся происшествии. — Завтра Андрей Ильич обещал всё исправить.

— Он разбирается в машинах? — заинтересовался Анатолий.

— В машинах разбирается автомеханик. У нас тут гараж, — махнула рукой куда-то за деревья. — Андрей Ильич сказал, что за день всё поправят.

Неширокая дорожка, ведущая к хозяйскому особняку, была очищена от снега, — но завтра тому, кто счищает снег, придется снова тут поработать.

— Где тут у вас охрана? — спросил у Ани Китайгородцев. — Богданов просил меня не подходить к дому слишком близко.

— Здесь никого нет. Только в доме.

Они действительно дошли до порога, никого не встретив.

— Спокойной ночи, — сказала Аня.

— Спокойной ночи.

Девочки расцеловались, и Аня ушла.

— Я тоже не люблю своего отца, — сказала неожиданно Рита.

Анатолий промолчал.

— Вот тебе он заплатил деньги. Ну, не тебе лично, ладно, твоей фирме, этому, как его... Как твоя фирма называется?

— «Барбакан».

— Что за слово такое мудреное?

— Мой шеф долго работал в Польше. У поляков барбакан — это такое укрепление, прикрывающее вход в крепостные ворота. Что-то вроде башни.

— Вот, мой отец заплатил деньги и нанял тебя. И точно так же он и меня нанимает. Тебя — как телохранителя, меня — как дочь.

— Я не понял, — признался Китайгородцев.

— Что тут непонятного? Он оплачивает все мои капризы, а я за это должна быть пай-девочкой, хорошей дочерью. Он мою любовь хочет купить за деньги.

— Но не получается?

— А ты мог бы к кому-то хорошо относиться за деньги?

— Я не знаю.

— А я знаю, — отрезала Рита.

Ночь, тишина, падает призрачный снег... Выпито вино, и так саму себя жалко — прямо до слез.

Китайгородцев уловил состояние души своей спутницы и молчал, зная, что ничем он ей помочь не сможет. Да и не нужна ей ничья помощь. Бывают моменты, когда человек чувствует себя одиноким, даже если вокруг него множество людей, готовых ему помочь.

* * *

Утром, пока Рита спала, телохранитель решил прогуляться. Вышел из дома. Всё вокруг было завалено снегом: деревья, дорожки, разбитый накануне автомобиль... Анин родственник как раз освобождал свое авто от снега.

— Полюбуйтесь, — сказал он хмуро, — что эти подонки натворили!

Повреждения были незначительны, но хозяйское сердце явно обливалось кровью.

— Это поправимо, — ободряюще произнес Китайгородцев.

— Я сейчас в гараж. Не хотите со мною прокатиться?

— Это далеко?

— Сразу за главным домом.

— С удовольствием.

Сели, поехали.

— А я думал, что вы — из тапаевской охраны, — вдруг сказал Анин родственник.