— Не трогай меня, — сиплю, чуть слышно, — не трогай.

Прохладная, снисходительная усмешка в ответ.

Всхлипываю, когда касается щеки. Проводит пальцами по скуле, искусанным в кровь губам.

Жмурюсь, пытаясь отстраниться, а из-под сомкнутых ресниц срываются горькие соленые капли. Он не дает отвернуться, удерживая крепкими пальцами за подбородок. Крепко, почти больно, оставляя красные отметины на нежной коже. Мне не остается ничего, кроме как замереть раненной птицей, ожидая своей участи.

От подбородка спускается кончиками пальцев по шее. Проходится по ключице. Кровь в жилах стынет, когда его ладонь смыкается на моем горле.

Судорожно вздохнув, распахиваю глаза, уверенная в том, что он меня задушит. Прямо сейчас свернет шею, своими лапищами, наказывая непонятно за что.

Но ничего не происходит. Отпускает.

Снова мутит, трясет.

Потому что страшно. Потому что хрипящая, бьющаяся сестра, смотрит на меня пустыми, стеклянными глазами, зрачки то закатываются наверх, то бешено мечутся из стороны в сторону, изо рта идет пена, а руки конвульсивно хватаются за воздух. Потому что дышать не могу от ужаса, глядя на невозмутимого Чернова. На агонизирующую Арину он не обращает внимания, словно сестра — элемент мебели. Все его внимание приковано только ко мне. С ужасом понимаю, что это из-за него она так себя, что это он —  чертов кукловод, дергающий ее за невидимые нити.

Не знаю, как это возможно, но уверена — это он.

— Отпусти ее, — хриплю, не в силах видеть мучения Арины.

Чуть заметно качает головой, равнодушно отказывая.

— Отпусти!

Его пальцы спускаются к впадинке на шее, оттягивают горловину блузки и медленно расстегивают верхнюю пуговичку.

Всхлипнув, хватаю за руку, пытаюсь остановить.

Андрей замирает, глядя в глаза. Чуть снисходительно, подняв брови, как бы спрашивая "на что надеешься?".

Ни на что не надеюсь, в душе содрогаясь от беспомощности.

Однако нахожу в себе крупицы решительности и, извернувшись, кусаю его за руку. Сильно, до крови, сжимая челюсти изо всех сил. Андрей не ожидал этого, поэтому отшатнулся, отступил на полшага. Полоснул по мне темным взглядом, от которого в груди все оборвалось. Сейчас убьет.

Я не стала дожидаться, когда он придет в себя, проскочила у него под рукой и бросилась к выходу их кухни. Мне нужен телефон! Надо звонить в службу спасения! Нам нужна помощь! Скорая, полиция, пожарники. Кто угодно.

Успеваю сделать ровно три шага, когда здоровенная лапища перехватывает поперек талии и рывком, отрывая от пола, тащит назад.

С визгом пытаюсь от него отбиться. Только силы не равны. Я — маленькая и хрупкая девочка, и он — здоровенный, как чертов буйвол, мужик.

Ему не составляет никакого труда полностью меня обездвижить, прижать руки вдоль тела, а корпусом придавить к стене.

В этот момент Арина начинает хрипеть, царапать руки, грудь, шею, оставляя на себе некрасивые бордовые борозды. Впивается ногтями в щеки с такой силой, что на белой коже выступают крупные, красные капли. Хрипы перерастают в глухое изможденное мычание.

От мучений сестры сердце заходится в агонии, и с горькой обреченностью говорю единственное, что возможно в данной ситуации:

— Отпусти ее, пожалуйста! — Я готова на все, лишь бы этот кошмар прекратился. На все, — отпусти! Я...я буду с тобой добровольно! Прошу...

Умоляю его горьким шепотом, а про себя кричу, захлебываясь отчаянием и беспомощностью: "Отпусти ее, скотина!".

Серебристые глаза на миг потемнели. Мне кажется, он услыхал не мои жалкие слова, произнесенные вслух, а именно мысли. Яростные, злые, сочащиеся ненавистью.