Сестра уснула у него на руках спустя пару минут. По её лицу даже во сне текли слёзы. А может быть, это был дождь? Так или иначе, но Эдигор ещё не знал — это был последний раз, когда Луламэй плакала.

Будущий император уложил Лу в постель, укрыв самым тёплым из всех одеял, и уже на выходе из комнаты принцессы столкнулся с Громдрейком.

— Ваше высочество, — сказал эльф, легко поклонившись. — Вас…

Он осёкся, увидев вдруг лицо Эдигора. Ни разу за всю жизнь Гром не видел таких лиц у людей.

Принц был белым, как мел, на лбу выступила испарина. Губы сжались настолько, что превратились в тонкую ниточку, полностью утратив цвет. А в глазах… Чего там только не было, в этих его тёмных, по-взрослому мудрых глазах.

— Ты, наверное, хотел сказать, что меня ждут в покоях его величества? — произнёс Эдигор ровным, безжизненным голосом. — Передай отцу, что я уже знаю про императрицу. И пока не хочу ни с кем говорить и никого видеть. Всё завтра. А сейчас я иду спать.

Громдрейк вновь хотел поклониться, потому что сейчас с ним говорил уже не наследный принц, а как минимум император, но не успел.

— Гром, — Эдигор внезапно подошёл ближе, и в его глазах вспыхнуло какое-то непонятное чувство, — я давно хотел тебе предложить, но не знал, как… и духу не хватало… А сейчас, пожалуй… да… Пожалуйста, прими это. Но не считай за оскорбление. Я не хочу тебя обидеть. Это просто… знак доверия. Моего… к тебе. Возьми.

Принц говорил короткими, рублеными фразами, постоянно запинаясь и не сводя с эльфа странных тёмных глаз. А потом поднял руку и вложил в его ладонь кольцо со знаком императорской власти.

Ещё четыре года назад Громдрейк моментально убил бы того, кто посмел бы предположить, что он примет такое кольцо от человека, пусть и наследника. Но теперь эльфу вовсе не казалось оскорбительным принять этот знак. Именно от Эдигора, потому что он был гораздо выше тех высокородных эльфов, которых знал Гром. И он до сих пор помнил тот, самый первый день, когда наследный принц побежал в замок, беспокоясь об умирающем безродном друге, взяв за руку обычную служанку.

— Это честь для меня, мой принц, — ответил Гром, опускаясь на одно колено. И до того, как склонил голову, он ещё успел увидеть, как в тёмных глазах Эдигора вспыхнули сразу три чувства — удивление, смешанное с облегчением и настоящей, неподдельной радостью.

И если бы у эльфа были хоть какие-то сомнения в совершённом поступке, то после того, как он увидел глаза наследного принца, они бы полностью развеялись.

8. Глава седьмая, о Тропе Оракула

… Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я…

А. С. Пушкин

Чем дальше мы шли, тем сильнее густел туман. Сначала он стелился по земле, обвивая кольцами ноги, затем поднялся до уровня талии, потом — груди…

Минут за тридцать пути серый, клубящийся дым достиг моих глаз. Я чувствовала себя так, как будто кто-то окунает меня в мерзкую, грязную лужу, при этом ещё и издевательски подхихикивая, прекрасно понимая, насколько сильно мне это не нравится.

Мы шли в полном молчании, но я почти физически чувствовала напряжение спутников. Рым стискивал мою руку так, что казалось, сейчас он сломает мне пальцы, а Тор пыхтел не хуже своего скакуна, нервно раздувая ноздри.

Через какое-то время я вообще перестала что-либо видеть, в том числе и собственный нос. Пространство вокруг стало серым, как грязное стекло, воздух резко похолодел, пробрав до самых костей, и Рым, резко сжав пальцы, тихо приказал:

— Стойте!

Очень правильная мысль — дороги не видно совсем.

— Кто бы мне объяснил, зачем я сюда попёрся, — проворчал Тор, и в любой другой момент я бы рассмеялась, но не сейчас. Потому что мою ладонь внезапно выдернуло из руки Рыма, причём без всяких усилий, как будто орка кто-то перенёс в другое место.