Аффирмации повлияли на меня благотворно. Я успокоилась, взяла себя в руки, пришла в себя. Благо, времени у меня было на это предостаточно.

Я даже перед зеркалом потренировалась держать лицо. К счастью, именно это и удалось мне лучше всего, когда Вересов всё же из кабинета Островского вышел. Всё остальное полетело, как торт, на пол: растеклось взбитыми сливками по кафелю. Но, к счастью, никто этого не заметил.

– А скажи-ка мне, Юлия, – господин Островский напал, как барс, чем немало меня всполошил, – что вы, девушки, находите в таких, как Вересов?

Умом я понимала: это не праздный интерес. Не исследователь в моём боссе говорит, а мужчина, который пытается понять секрет успеха другого представителя сильной половины человечества.

Я попыталась как можно безразличнее плечами пожать. Внешне, наверное, получилось, но босса не так просто провести.

– Вот только не надо изображать безразличие. Я видел, как ты на него дышала.

– И как? – спросила я осторожно, чувствуя ускорение сердечного ритма. Эдак и заболеть не долго.

– Вожделенно. Будто съесть хотела. Приватизировать и присвоить себе на веки вечные.

– У вас очень развито воображение, – голос меня не подводил. Да и вообще – если бы не сходящее с ума сердце в груди, я вполне тянула свою роль: холодная, собранная, малоэмоциональная.

Это даже не образ. Я, наверное, такая и есть. Кто-то эмоционально не сдержан, а я наоборот. Лерочка меня вообще Снегурочкой нарекла. И я не обижаюсь, потому что, наверное, так и есть. А то, что со мной при виде Вересова творится – это фантомы прошлого. Детские впечатления – самые сильные, но не объяснять же это Островскому?..

– Всё у меня в порядке с воображением, – хмурит брови босс. – Если бы ты себя видела, то поняла бы, что ничего воображать не требуется. Нужно только глаза иметь. А у меня, если ты заметила, оба глаза на месте и зрение стопроцентное.

– Это от неожиданности, – зачем-то оправдываюсь я. – Вы просили не беспокоить, а он… Простите, впредь я буду более бдительная.

– Не надо, – как-то буднично и очень по-человечески произносит Богдан Артёмович.

– Что не надо? – слегка торможу я, потому что не понимаю, что у Островского на уме.

– Бдительной быть не надо. С Вересовым. Он… мой брат. Вот.

Наверное, я вытаращила глаза. И челюсть у меня отвисла. Подобные ситуации я не люблю. Да и кто любит выглядеть, как дурочка?

– Что значит брат? – шлёпают мои губы помимо воли. Нет, но я же должна понять, разобраться, осмыслить?

– Ну, то и значит. Брат. По отцу. Матери у нас разные. Так что будет приходить – впускать.

Я смотрела на Островского во все глаза.

А ведь и правда. Похожи. Не как две капли воды и не тот случай, когда родство в глаза бросается, но что-то такое да, однозначно.

Это было настолько сильное впечатление, что мне хватило какой-то странной эйфории до конца рабочего дня.

– Как ты? – позвонила мне Лерочка, когда я уже в машину садилась.

– Можно сказать, нормально.

Лера сразу же уловила моё настроение.

– А что случилось, Юль? – спросила она без хождений вокруг да около.

– Не по телефону. Надо встретиться, – повернула я ключ в зажигании и аккуратно выехала с подземной парковки.

– Так я приеду! – с готовностью откликнулась подруга. – Когда дома будешь?

– Скоро. Никитоса с тренировки заберу, Лину из садика – и домой.

– Приеду с плюшками, ждите!

Я очень люблю Лерочку за оптимизм и силу духа. Последнему учусь у неё очень старательно, как школьница. Если бы не она, не знаю, что бы я делала.

Я не беспомощная, не безрукая. Но так пришлось в моей жизни, что в двадцать четыре года я стала матерью двоих детей. Такой себе секретик обратной стороны Юли Васильевой, о котором мало кто знает.