В утро нового дня, спустя четверо суток после трагедии, ко мне пришли люди из похоронного агентства, что заказал Миллер.

На ватных ногах двинулась им открывать, по пути натягивая на изможденное тело халат и скручивая длинные волосы в небрежный пучок на макушке. На заплаканное, опухшее от горя лицо предпочла забить.

Кому какое дело, что теперь со мной стало?

Разве что только мать Игната, Инесса Артуровна, брезгливо поджала бы губы и посмотрела на меня, как на мерзкую мокрицу, что посмела путаться у нее под ногами. Но мне бы и тогда было все равно. Подумаешь, за годы брака с ее сыном, мы виделись от силы раза три или четыре. И каждый она делала вид, что я предмет мебели, а не человек.

Георгий Иванович, отец Игната, тоже недалеко ушел. Улыбался мне исправно, но я замечала сталь и холод в его равнодушных ко всему и всем глазах.

Вот только от родителей моего мужа не было ни слуху ни духу.

А между тем я всего за несколько часов выбрала торжественный и монументальный зал, где должно было пройти прощание с человеком, которого я любила всем сердцем. Только для избранных и самых близких. Чтобы тихо, без шума и репортеров — на этом жестко настоял отец.

— Аня, такие новости повредят бизнесу. А нашей семье подобная встряска сейчас ни к чему. На носу несколько серьезных контрактов...

Я кивала.

Заказывала цветы.

Место на Ваганьковском, где, кроме плиты не будет ничего. Лишь дата рождения и дата смерти человека, который стал для меня всем и смыслом жизни в том числе.

Когда же бездушные люди из похоронного агентства ушли, вытрепав мои нервы до основания, я снова ревела белугой до сорванных голосовых связок. А спустя еще три дня оделась во все черное, чтобы прийти на символическое прощание с мужем.

Прошла неделя. Мне показалось, что целый год.

— Пока так, — прошептал отец, возлагая алые, как кровь, розы на пустой, закрытый гроб, — Игната признают мертвым только тогда, когда завершатся поисковые мероприятия и экспертиза сгоревших останков.

— Мы могли бы подождать с этим, — кивнула я на рамку с фотографией супруга, что была перетянута черной, похоронной лентой.

— Инесса Артуровна попросила не тянуть с тем, что и так уже понятно без лишних слов. А как матери претить?

— И где же она? — оглядела я пустой, отделанный черный мрамором холл.

— Слегла с давлением и мигренью от скорби. Григорий остался с ней.

— М-м-м...

Спустя какое-то время и отец покинул зал прощания напоследок наказав мне быть сильной.

И я осталась стоять одна, глотая слезы и слушая, как надсадно тарахтит умирающее от тоски сердце. Глохло периодически. Замирало. Но снова заводилось, чтобы мучить меня пыткой одинокого существования.

— Аня, здравствуйте..., — послышался за спиной смутно знакомый голос.

Обернулась и потонула в стальной глубине глаз.

— Сергей? — узнала я стоящего передо мной Панарина, которого видела максимум раз пять за все время супружества.

— Соболезную вам, но позвольте довезти вас до дома. Вы стоите тут уже третий час к ряду...

— Неужели? — спохватилась я и устало перевела взгляд на ручные часы.

Действительно. Ушла на глубину, а меня разбудили.

Зачем, господи???

— Я за рулем, — попыталась я отвязаться от мужчины, но он категорически мне этого не позволил и отрицательно дернул подбородком.

— Вы плачете, Аня. И руки трясутся. В таком состоянии вам нельзя управлять транспортным средством.

— И что вы предлагаете? — передернула я плечами.

— Ну, такое себе, — криво и скорбно улыбнулся Панарин, — помянуть Игната. Крепко, так, чтобы печаль ушла из сердца хотя бы ненадолго. И вспомнить, каким он был крутым мужиком. М-м, что скажете?