— Для экстренных случаев, — чуть замявшись, ответил мужчина.

— Ясно..., — закивала я часто-часто, ощущая, как мотор за ребрами постепенно затихает и вскоре вовсе останавливается, не желая больше делать свою работу.

Голова тут же закружилась, а я пошатнулась, цепляясь в последний момент пальцами за стену. Привалилась к ней всем телом, а затем сползла на пол, так как ноги меня совсем не держали.

— Аня, что случилось? Это правда, что говорят про авиакатастрофу? Или это какой-то глупый розыгрыш?

— Последнему я была бы очень рада, но, увы..., — всхлипнула я, не в силах произнести тех самых страшных слов. У меня просто язык не поворачивался сделать это!

— Аня...

— Простите, но я ничем не могу вам помочь, — из последних сил крепилась я, чтобы не расплакаться.

— Господи... так это правда? Но, как же так?

— До свидания, Сергей.

— Подождите, Аня!

— Что-то еще? — все-таки заскулила я, чувствуя себя совершенно опустошенной от этого разговора.

— Я могу вам чем-то помочь? Чем угодно!

— Не можете...

Разбитое сердце не клеится простой жалостью и банальным участием.

И я отбила вызов, а затем и вовсе отшвырнула от себя ненужный гаджет. После чего потопала в прихожую, где отключила дверной звонок и изнутри заперла дверь так, чтобы ее невозможно было открыть снаружи.

А потом поползла обратно в спальню, где плотно задвинула темные портьеры, добиваясь абсолютной темноты. И улеглась на кровать, заворачиваясь в рубашки мужа и накрываясь одеялом с головой.

Все, нет Игната?

Значит, и меня нет...

И вот так на целый день до самого утра — в коматозе.

Ибо лишь во сне ко мне приходило спасение, потому что снился мне исключительно любимый мужчина. Наше совместное, идеальное прошлое. Вот мы в отпуске на райских островах. А вот Лисс учит водить меня машину. А вот мы на вертолете летим над Питером. А потом долго и нежно занимаемся любовью...

Невыносимо!

Чуть рассвело — пробудилась, а по факту будто бы из комы вынырнула. Сил нет, но есть пришлось себя заставить. И за последующие пару дней я заметила, что это было нужно делать сразу же по пробуждении, иначе голодная тошнота быстро перетекала в нечто большее, и я неизбежно корчилась над унитазом.

И не только утром.

Когда стрелки часов переваливали далеко за полдень или устремлялись к полуночи, это случалось снова, стоило мне позабыть накормить организм. А мне так не хотелось!

И я, в конце концов, не выдержала и нервно засмеялась, а затем закинула голову к потолку и заговорила. С ним!

— Даже с небес обо мне заботишься, да, Игнат?

Отерла со щек мокрые соленые дорожки и всхлипнула.

— Хочешь, чтобы я жила? Чтобы наш малыш родился здоровым? Чтобы мама его не шагнула за грань безумия?

На мгновение прикрыла глаза, а затем взвыла:

— Тогда вернись ко мне, черт тебя дери! Потому что я сама не могу! Не получается у меня ничего! Не умею я жить без тебя, Игнат! Ты слышишь меня? Слышишь?

Голос сорвался, а сердце, ежедневно кропотливо склеиваемое мной, снова разбилось.

— Ответь мне! Дай хоть какой-то знак, что ты где-то рядом! Что не ушел безвозвратно...

Но ответом мне была лишь тишина.

И знаков никаких мне никто не послал.

Эти стены душили меня безмолвием, да так сильно, что скоро я сама стала похожа на ходячий, полуразложившийся труп. Сгоревший до основания от внутренней агонии.

Пару раз за проползшие мимо меня дни звонил отец. Психовал, что я так и не отошла от «жизненных неурядиц». Еще раз объявлялся Панарин, снова желая помочь неведомо, как и непонятно чем, возможно, какой-то волшебной пилюлей. Я не знаю. Вот и все, кто в это непростое время смог меня хоть как-то поддержать.