Мы больше не будем вместе жить. Не будет ужинов, прогулок с Анечкой в парке по воскресеньям, поездок в супермаркет за основными продуктами, чтоб мне в руках не таскать… Не будет… Нас больше не будет, нашей семьи. У меня, у Анечки, не будет Дана. Мы будем одни…

На стене висело панно с фотографиями. Самыми любимыми. Вот мы на гонках. Совсем молодые, смеющиеся и влюбленные. Вот на море в Турции. Я худенькая, как тростиночка рядом с высоким и широкоплечим загорелым Даном радостно смеюсь, а он меня обнимает за шею. Вот снова на гонках. А вот уже свадьба. Я как белый лебедь в платье - нежная и изящная, а Дан сильный и мужественный. Та самая каменная стена для меня. Снова море, а потом уже снежная зима. Фото тусклое, вечер. Мы целуемся в пуховиках под фонарем и сыпет серебристый снег. Вот кафешка на четвертую годовщину свадьбы. А вот я уже беременна, на пятом месяце. Стою боком напротив Дана, а он, положив руки на округлившийся животик, целует меня в губы. Выписка из роддома. Я присмотрелась к фотографии. На ней он улыбается. Искренне счастливо улыбается крепко обнимая завернутую в кремовое одеяло малюсенькую Анечку. Неужели притворялся? Неужели можно вот так притворяться? Изображать счастье, изображать любовь к своей дочери? Как вообще можно не любить своего ребенка, часть себя? Как можно жить с женщиной, со своей женой, с которой вместе уже девять лет, треть жизни, и которая родила тебе ребенка - и предавать ее? Приходить к ней после другой, марать то, что создали вместе грязью измены?

Разрыдавшись, я содрала панно со стенки и швырнула в сторону. Залетела перепуганная Карина и бросилась ко мне. Обняла, усадила на кровать. Стала гладить по волосам, утешая. А я рыдала, подвывая на ее плече. Не могла больше себя сдерживать. Только не здесь. Не в этом доме. Не в месте, где все так сильно напоминает о том, что все… Закончилось?

Да, закончилось. Как бы больно ни было, но… Я не смогу простить Дана. Простить не только измену, но и все те унижения, что были после. А значит… Значит пора ставить точку.

Взгляд упал на кольца на моем безымянном пальце. Вытерев слезы, я высвободилась из объятий Карины. Стянула кольца и положила их на тумбочку в спальне.

- Поехали отсюда.

- Хорошо.

Кое-как, в две ходки мы выволокли манежик и вещи, занявшие два чемодана и сумку, на улицу и сложили в багажник. Карина предложила перекусить, но я отказалась. Не хотелось обременять маму лишним часом-другим заботы о внучке, а подругу - необходимостью платить за меня. Ведь позволить себе чашку кофе в заведении я теперь не могла.

- Вот, держи, - сказала Карина когда мы припарковались возле дома моей мамы, протягивая мне пухлую пачку наличности.

- Карин, не стоит, я…

- В смысле как не стоит? - разозлилась она, - А что стоит? Свалить сейчас домой и забить на то, что тебе жить не на что? Ты бы так поступила?

- Спасибо, - я смущенно взяла деньги, - Но я все отдам.

- Как сможешь, так и отдашь. А теперь идем. Надо втащить все добро к твоей маме.

6. Глава 6

- Извини, Маша, но я считаю, что ты поторопилась, - сказала мама, когда мы разбирали вещи в моей девичьей комнате. - Так взять, одним махом и… Восемь лет жизни из-за одной ошибки, раз и все.

Я сделала глубокий вдох. За шесть дней, что я провела дома, не было ни одного, чтоб мама не говорила чего-то подобного в различных вариациях. Даже с дежурства сообщения писала в мессенджер. Это раздражало, теребило и без того адски болевшую рану, но я заставляла себя сдерживаться. Это мама. Она не со зла. Она мне добра желает. Вот только ее понимание этого самого добра отличается от моего.