– Вот в сорок и поговорим! А пока, я тебе скажу, что встречаться с мальчиками и скакать перед ними голой – это разные вещи! – заводится отец. – Да еще и перед Рэмом! Я думал, он за тобой приглядывает, чтоб ты глупостей не наворотила…

– Этот приглядит! – взрываюсь я. – У меня официального парня тогда никогда не будет!

– Вот пока не будет определенной кандидатуры, которой я в случае чего смогу оторвать яйца, чтоб я подобного больше видел! – рявкает папа.

Из-за двери доносит вопль головой скорбного:

– Соня, я дождусь майку? Мы опаздываем в универ!

Придурок.

– Ой да отвали!

Я встаю и роюсь в шкафу.

Хрен ему, а не его футболки, которые у меня скопились.

Вот. Утащенная у отца подойдет. Чистая вроде.

– На вот. Отдай идиоту, – пихаю в руки отцу майку, отвернувшись от него.

Ненавижу такие ситуации.

– София, посмотри на меня, – давит отец. – Скажи мне, ты ведешь половую жизнь?

Огосподитыбожежмой!

– Ты серьезно думаешь, что я стану с тобой это обсуждать! – у меня даже рот приоткрывается.

– Я маме скажу.

Ой блин. Мама – это звездец. У всех в семье папа – последняя страшная инстанция, а у нас – мама.

– Ничего у нас с Рэмом нет, – вздыхаю я. – Успокойся. И иди отнеси придурку. А то с него станется заставить меня стирать его барахло.

Отец сверлит меня тяжелым взглядом. Кажется, мне не удается его убедить, что у нас с Рэмом исключительно платонические отношения, но и доказательств у него никаких нет.

– Мы еще вернемся к этому разговору, – обещает папа, выходя за дверь.

Я иду следом.

В тихом бешенстве. Рэм придурок, папа лезет с нравоучительными разговорами, я не выспалась, и теперь придется мыть не только челку, но и всю голову!

А за порогом спальни столпотворения, всем надо поговорить прям тут.

– Я могу зайти?

Чего? Да он еще и не меня спрашивает!

– Вместе с кофе, – и пусть только попробует не сделать. Я ему жизнь отравлю. Я умею.

Добравшись до ванной, я запираюсь там и, пустив воду, смотрю на несчастную свою моську в зеркало.

Блин.

Прыщ.

Зреет сволочь прям на лбу возле волос.

Этот день бьет все рекорды по отвратительности.

Роюсь в шкафчике над раковиной в поисках салициловой кислоты и натыкаюсь на скальпель.

У нас дома они не редкость. Чаще всего затупившиеся.

Мама для чего их только не использует. И конверты вскрывает, и соскребает ими что-то… Короче, многофункциональная штука, которая не ржавеет.

Взгляд падает на руку. На мизинец. Туда, где все еще заметен шрам в виде тонкого белого креста. Застарелый, он не бросается в глаза. Но он будто у меня на сердце высечен, этот крест.

И у Рэма такой есть.

Как раз таким вот скальпелем мы их и сделали. Идиоты.

А еще непрошенным всплывает воспоминание о первой встрече. Мы только переехали на новую квартиру, и я еще никого не знала.

Мальчишки постарше из соседнего двора решили, что я им не очень нравлюсь.

… Мне семь.

Зажав в руке длинную палку, я забилась между гаражами. Я уже даже не реву, а подвываю, вторым кулаком неловко размазывая по лицу слезы, застилающие глаза. Мне слышны звуки потасовки, но не видно, что происходит, поэтому, когда ко мне просовывается рука, я, стараясь отползти, в ужасе начинаю тыкать в нее палкой. – Эй, – в проеме появляется мальчишечья голова, – это я, твой новый сосед, Рэм. Вылезай, я тебя провожу домой. Но я мотаю головой и ни в какую не хочу покидать свое убежище. – Ну, ты чего? Видишь, как извозилась? Разве могут принцессы быть такими грязными? Вылезай, я тебе яблоко дам, – он показывает мне огромное зеленое яблоко и корчит жалобную рожу. Даже сквозь слезы и страх мне становится смешно, и я позволяю уговорить себя вылезти из гаражей. С этого дня я хожу за ним хвостом, мой день начинается и кончается Рэмом. Он взрослый и сильный, ему уже десять лет. Рэм не пикнув мужественно терпит, пока ему зашивают рану, оставленную моей палкой. Он никогда от меня не отмахивается, только смеется, когда я преданно заглядываю ему в медовые глаза, и обещает: «Я тебя не брошу».