– Не знаю, государь. Да и не в школах лишь дело. Вот, к примеру, авиация…
– Знаю, знаю, – замахал он рукой с зажатой папиросой, – все твои мечтания!
– То не мечтания, – строго ответил я, – ведомо мне, что из сего баловства важнейшая ветвь вырастет, воздушный военный флот! И что России таковым обладать необходимо!
Он только ладонью махнул.
– Мало ли у нас дел, на которые вечно денег не хватает? Вот, положим, те же школы. Можно ведь не их строить, а учительские семинарии. Ты одну семинарию построишь, а Дума, чтобы учителей пристроить, будет вынуждена создать десяток-другой школ…
– Скажи, Григорий, а тебе лично что в этом нужно? – царь строго посмотрел на меня.
«Ну, гражданин Распутин, держись!» Я снял очки и ответил прямым взглядом:
– Не для себя стараюсь, мне за державу обидно! Коли думаешь иначе – прикажи вывести меня в парк да пристрелить. Или вон… – я кинул на стену, где висело оружие, – шашкой заруби.
– Ну полно, полно, не обижайся. Я думаю, в честь избавления Алексея надо нам на богомолье съездить. Ты тоже давай с нами.
Я поклонился. Кажется, момент истины позади.
– Обязательно, государь! А насчет Конституции – пусть пока поиграются. Если уж сильно в лужу сядут, тогда и отменить можно будет…
Царь пристально посмотрел на меня, но промолчал.
До Юсуповского дворца добрался в разобранном состоянии, сильно сказалось напряжение от разговора и последовавшей трехчасовой молитвы с царским семейством.
Позвонил Перцову, дал указание малость сменить тон в нашей рекламной кампании, упирать на то, что Конституцию мог даровать только такой сильный и справедливый государь, как Николай.
Анечка оставила подборку газет – все российские, за исключением совсем уж черносотенных, ликуют, да и монархисты не то чтобы резко против. Хотя положение у них идиотское: они же за самодержавие? Ну так самодержавный царь самодержавно от оного отказался. Вы против? То есть вы против самодержавия? Бу-га-га-га!
«Цивилизованные страны» всячески приветствовали. Выше всех в воздух чепчики бросали французы, а англичане и немцы реагировали посдержанней. Австрияки, падлы, хоть и поздравили, но сквозь зубы. Дескать, посмотрим, как русские варвары приживутся в семье конституционных монархий. Но приветственные телеграммы все братья по классу прислали – Вильгельм, Георг, Франц-Иосиф, Виктор-Эммануил и всякие прочие шведы, голландцы и португальцы с испанцами.
Разогнал соратников – Лена, как ни ворчала, отправилась обратно в Сызрань. Убедить смог только тем, что там нужны заботливые руки и хозяйский женский глаз. Дрюню загнал в Финляндию отлеживаться, боевиков услал в Покровское семьи повидать. И почувствовал себя голым. Кто у меня остался? Стольников да Мефодий. Но зато Конституция! Какой козырь у левых выбил, а? Стребовал себе мадеры, да и напился на радостях. Хрен с тем, что завтра весь город судачить будет, должны же быть у старца недостатки?
Мысль эту я додумал утром, когда говорил с Герарди. Дав команду распустить митинг на Дворцовой, я заперся с Борисом Андреевичем в кабинете.
Золотых гор не обещал, но дал понять, что будет новая служба и что в ней очень нужны будут опытные люди, пока же надо некоторое время не высовываться, пока острота событий не сойдет на нет. Герарди ушел, а я решил, что одного Евстолия уже не хватает, надо нормальную службу безопасности разворачивать – вон Дума, проходной же двор! Силовой блок у меня уже есть, дело за оперативным и аналитическим. Кого бы придумать на место начальника личной спецслужбы?
Глава 4
Чертог сиял, гремели хоры. А куда деваться – заселился во дворец, так будь любезен давать если не балы, то хотя бы приемы. Тем более по случаю Рождества. И принятия Конституции.