Зато сейчас я тщательно высушиваю их феном, убирая в высокий хвост точно так же, как было раньше. Надеваю всю ту же самую одежду. Паша наблюдает за мной, прислонившись к косяку спальни. Штаны он надел обратно, а вот пресс оставил обнаженным, видимо, чтобы меня подразнить. Но я не поддаюсь на его провокации, коротко чмокая мужчину в губы:

– Мне пора, любимый.

– Знаешь что? – говорит он неожиданно, когда я уже почти выхожу за дверь, и мне приходится обернуться:

– Что? – я с любопытством щурюсь.

– Мы назовем нашу дочку Ксенией.

– Почему ты решил, что будет именно девочка? – улыбаюсь я.

– Я просто знаю.

Домой я точно так же возвращаюсь на трех такси. Плачу водителям исключительно наличкой: выписки с моих банковских счетов ежемесячно просматриваются мужем. А так можно считать, что я потратилась на косметику или новую брошь к платью. Подходя к особняку, вдруг замечаю за собой, что думая о последних словах Паши, я невольно держу левую руку на животе... Тут же одергиваю себя: нельзя, Алина, нельзя! Ты не должна вызывать никаких подозрений!

Давида и Влада дома еще нет, так что я отправляюсь в ванную только для отвода глаз Веры и Зои: вообще-то, я доверяю нашим горничной и домработнице, но в разумных пределах. О Паше никто не должен знать – ради самого Паши. А теперь – и ради нашего будущего ребенка.

– Вас долго не было, – замечает Зоя, и я просто и привычно вру в ответ, рассказывая уже заготовленную историю:

– Я доехала до Воробьевых, там позавтракала и погуляла. Сегодня так тепло и солнечно, и весь центр так здорово украшен к праздникам, что возвращаться совсем не хотелось...

Не хотелось – это чистая правда.

– Понимаю вас, Алина Алексеевна, – кивает Зоя. Она спрашивает просто из интереса, никаких тайных намерений, я уверена. Но я продолжаю для пущей правдоподобности:

– А потом я перебралась в Лужники. Там уже пообедала. Так что теперь дождусь мужа для позднего ужина. А пока прилягу.

– Да уж, отдохнуть после такой долгой прогулки на свежем воздухе точно не помешает... Принести вам чаю?

– Пожалуй, – улыбаюсь я. – Зеленого. Спасибо, Зоя.

Я просыпаюсь, когда в спальню заходит Давид. Он умеет делать это неслышно, а умеет – максимально громко, словно рядом рушатся стены.

– Как твой день? – спрашивает он сходу, глядя на меня сонную пронзительным взглядом.

– Гуляла, – отвечаю я.

– А я тебе цветы принес, – он опускает на мои колени, закрытые одеялом, огромный, откровенно тяжелый букет белых роз. Самые чистые цветы, чтобы попросить прощения за грязный поступок.

– Большое спасибо, очень красиво. Я попрошу Зою поставить их в вазу.

– И вообще: прости меня за вчерашнее, – добавляет он, хотя в его глазах нет ни капли раскаяния... По крайней мере, я его совсем не чувствую. Но я смотрю на мужчину снизу вверх и отвечаю:

– Конечно. Бывает. Это был утомительный вечер.

Он не заслуживает прощения. Его «прости» давно ничего не значит – как и мое «прощаю». Но этот ритуал повторяется каждый раз после того, как он переходит грань. А дальше – пышные букеты, дорогие подарки, путевки в теплые страны... Он считает, что это нормально, что это покрывает его действия, оправдывает его жестокость. Вроде отобрал – но тут же вернул должок. Вроде ударил – зато подарил новое колье стоимостью в пять миллионов долларов. Вроде трахнул против воли – зато снял виллу на Мальдивах.

За все нужно платить, верно? Мой муж работает в Федеральной налоговой службе – и он точно знает, как решать проблемы, даже если это сделки с собственной совестью.

Плюс молитва – минус грех.