Я не религиозен и не склонен верить в различные теории, но, возможно, замещение меня на него случилось не случайно и ко всеобщему благу. Забавно будет, если там, в далёком и холодном Томске в две тысячи двадцать пятом, под колёсами маршрутки вдруг очнётся недодавленный Медведев Александр, который в будущем не будет ориентироваться от слова «никак», потому что ничего по-настоящему не умеет. Конечно его попробуют полечить, но, не найдя отклонений, отпустят домой, а дальше, дальше будет влачить никому не нужное бесполезное существование. А там никаких позитивных моментов, кроме ужаса от перемещения из юноши в преклонный возраст, ну еще, наверное, крепкого, хоть и возрастного тела и стабильной работы учителем физкультуры.

Родители уходили, уходили громко, хлопнув дверью. Но вдруг слабый голос мамы донёсся из коридора:

– Саш, тут тебе, похоже, записка!

«Записка мне?» – удивился я, направляясь к двери.

И, подойдя к двери, я открыл её. На полу и, правда, была записка, написанная на листочке бумаги, видимо, том самом, что был прикреплён к кастрюле с курицей, потому что на листочке было написано «313» – это с одной стороны. Мама бумажку даже не поднимала, её просто уволок отец из этого проклятого места, где их сын, Медведев Саша, наконец-то серьёзно говорит о своём дальнейшем жизненном пути. Борис Медведев был бы рад видеть в своём сыне талантливого техника, у которого золотые руки, заточенные под паяльник, и всё равно бы нашёл, чем его поддеть, естественно, для его же блага. Плавали – знаем.

У таких людей всегда что-то не так с окружающими, тогда как суть снобистской, душной души как раз в них самих. Почему нельзя просто взять и принимать реальность такой, какая она есть, особенно ту, над которой ты не властен? Над моей жизнью он не властен точно, как, по сути, не был властен и над жизнью Саши Медведева.

Я, наклонившись, поднял записку, а это была именно она. На другой стороне листка с цифрой «313» был текст, но наклеенный. Аппликация состояла из букв разных размеров и разных цветов.

Я невольно улыбнулся: – «Детский сад, сука!»

«Я зНаю, чтО выУркалИ КриЦу, и с ЭтоГо дня, КаЖдуЮ НедеЛю Вы будетЕ ПриНосИть мНе пО 10 р. И КлАсть под паЛьму в БотаНническом УгоЛке…» – «Срок до субботы, иначе все узнают!» – последние слова я прочёл вслух.

– У нас есть ботанический уголок? – спросил я себя.

Пожав плечами, я взял записку, накинул на плечи рубашку и штаны, поменяв на брюки. Подойдя к столу, я отпил тёплого чая и, взяв термос, пошёл к Пончику, закрыв за собой дверь на ключ.

Войдя в его комнату (просто толкнув дверь), я постучал уже о косяк. И, замечая его на кровати, жалеющим свою ногу, поставил термос на стол.

– Спасибо, тут ещё кипяток есть, если что.

– Саша, кто так делает, а? – проскулил он с кровати.

– Слушай, ты первый бычить начал. За ногу сори! – выдохнул я.

– Чего?

– Это «прости» по-английски, – ответил я, видя его состояние и исключая парнягу из подозреваемых. Очевидно, что записку написал тот, кто подрезал у нас курицу, и у него много времени на вырезание из детских журналов текста и, видимо, нездоровая любовь к журналу «Мурзилка». И ещё: он живёт на нашем этаже, иначе как бы он заметил курицу в холодильнике?

Но дело было к вечеру, а в девять вечера начинается моя смена в цехе. Точно, надо заварник назад вернуть и чай. Тренировки у Кузьмича я пока недельку, но пропущу. Буду легко бегать на стадионе. В животе заурчало, и я вышел из комнаты Пончика, пойдя наверх, поднимаясь к ребятам.

– Ген, у нас в общаге ботанический уголок есть? – спросил я его.