Напиток оказывается совсем не компотиком, обжигая горло и стекая по пищеводу горячей струйкой, замешиваясь в кровь и туманя уставший за учебную неделю мозг. Недосып перед зачётами даёт о себе знать, погружая в расслабленную эйфорию и делая ближе ещё на шаг к решению сдаться на волю победителя. В пьяной прострации не замечаю, как в моей руке сменяется пустой бокал на полный, а рука парня сползает с талии на бедро, поглаживая круговыми спиралями попку. При каждой белой вспышке черты лица Паши становятся острее, а похоть в глазах пробирает до костей.

- Потанцуем, Никусь.

Он не спрашивает, а скорее утверждает и тянет меня безвольной куклой в противоположный конец зала, скрываясь от взглядов Макса и друзей. В эту часть не доходят истерические вспышки, погружая нас в темноту, и только блеск радужки и руки на спине подтверждают, что он рядом. Плавные покачивания, диссонирующие с общим тактом, расслабляют ещё больше и толкают меня коснуться его губ. Кажется, я готова двигаться дальше, не думая о последствиях и возможных сожалениях завтра.

Паша чувствует мой настрой, углубляя поцелуй и притягивая к себе ближе, не оставляя ни миллиметра между нашими телами. Его руки жадно шарят по телу, сжимая ягодицы и вдавливая в своё возбуждение, стоящее колом в штанах.

- Подари мне себя, Ника, - шепчет, отрываясь от губ и вырисовывая языком узоры на шее.

Вяло киваю, расплывчато соображая - на что дала согласие, и чувствую резкий рывок, отрывающий от пола и насаживающий к себе на торс. Вынужденно обхватываю руками шею и сплетаю ноги за его спиной, стремясь уменьшить качку и удержать внутри лишний коктейль. Из духоты вырываемся на воздух, который ледяными иголками впивается в незащищённую спину.

- Потерпи, Ник. Машина рядом.

Пиликанье сигнализации, остывший салон, отрезвляющий холод сидения под попой, хлопок двери, и шум разгоняющегося движка. Я, как в тумане, непонимающе кручу головой и щурюсь, настраивая резкость. Машина съезжает с освещённой проезжей части, проникает в тёмный двор и, проехав несколько подъездов, упирается в глухой загон, служащий когда-то местом для контейнеров.

Громко щёлкает ручник, печка набирает обороты, какой-то медляк льётся из динамиков. Паша перелезает ко мне назад и впивается в губы, дёргая пальцами пуговицу на джинсах. Прислушиваюсь к себе, стараясь понять свои ощущения. Смелость от выпитого льёт через край, плавя жаром и смешиваясь со страхом, вымораживающим изнутри. Мне хорошо до кружащихся в темпе вальса самолётиков, и одновременно плохо до тошноты, усиливающейся с увеличением скорости головокружения.

Оголённую грудь обдаёт прохладой, сжимающиеся на ней пальцы выбрасывают меня туда, в июньское утро, где другие пальцы игрались с соском. Делаю глубокий вдох, сдерживая себя от желания отстраниться, и твержу про себя, словно мантру: «это лечение… это лечение от него». Паша больше не сдерживается, добравшись до вожделенного десерта, сминает грудь, рычит и проникает рукой в трусики, раздвигая складочки и стремительно продвигаясь к цели. И вот тут накрывает, что это перебор. Не готова я делать такой большой шаг, похожий больше на стометровку, пробегающую на время.

- Паш.. Паш.. Прости… Я не готова… У меня ещё никого не было…

Вцепляюсь в его руку и вызволяю её из трусов, одновременно отодвигаясь и упираясь спиной в дверь. Становится тошно, как будто я изменила Дамиру, и меня начинает пробивать дрожь. Затуманенный взгляд Павла тяжелеет, губы растягиваются в оскал. Тусклое освещение от приборной панели искажает черты лица, проявляя что-то звериное. Шумное дыхание, переходящее в хрип еле сдерживаемого мужского желания.