Фривольно расхаживает передо мной голышом, показывая себя во всей красе, а я краснею, не зная, куда деть глаза.

- Ты же дал мне две недели, - спотыкаясь на каждом слове, шепчу, цепляясь сильнее за одеяло.

- Я обещал не трахать тебя две недели, но спать мы будем в одной постели, - припечатывает, сверля недоброй чернотой.

- Но я не хочу спать с тобой в одной постели, - перечу, хотя вижу, что мои слова его злят.

От утреннего благодушия не остаётся и следа. Брови выстраиваются в прямой разлёт, закладывая глубокую складку по центру, скулы очерчиваются остротой, а недавняя улыбка деформируется в оскал, не обещающий ничего хорошего. Дамир, как гора, надвигается на меня, и от страха перестаю замечать его наготу.

- Ты забыла основное правило в этом доме, - рычит, приперев меня к стенке и сдавив горло рукой. – Мне похрену - кто и что хочет. Здесь всё крутится вокруг того, что хочу Я.

Он наклоняется, с шумом всасывает воздух с моих волос и по-животному проходится языком, оставляя мокрый след от шеи до виска. Ноги перестают меня держать, а дыхание застревает где-то в груди. От его скачков в настроении накрывает дурнотой, скапливающейся горечью во рту. Мне не справиться с ним, подсознательно понимаю, и, скорее всего, лучше смириться и уступить.

- Прими душ и спускайся завтракать, - отпускает, делает шаг назад. – Потом поедем по магазинам. Нужно пополнить твой гардероб.

Дамир подходит к дверце шкафа, достаёт одежду, в которой я была в день похорон, бросает её на кровать и выходит из комнаты в коридор. Внутренний голос заставляет шевелиться, рисуя в красках, что я могу получить, если продолжу бесить зверя. Ополаскиваюсь, чищу зубы, всовываю влажное тело в джинсы. В голове тикают часы, нервно отсчитывая моё время.

Выхожу из комнаты и впечатываюсь в привычный шкаф. Он отодвигается немного в сторону, подхватывает под локоть и тяжело ступает, таща меня за собой. Лестница, поворот налево, холл, узкий коридор. Считаю каждую ступень, каждый шаг. Это помогает меньше нервничать и трястись. Лаконичная столовая в бежевых тонах с массивной мебелью и строгим текстилем.

Во главе большого стола сидит Дамир, методично распиливая яичницу на тарелке. Он не отвлекается, не поднимает глаза, и мне остаётся занять свободное место по правую руку от него. Завтракаем в тишине, нарушаемой редкими пошаркиваниями женщины, разливающей напитки и убирающей освободившиеся тарелки. Заставляю впихивать в себя завтрак, уставившись в белоснежную скатерть. Никогда шумно не ела, но в этой тишине слышно, как жую и делаю глоток.

- Машина готова, - появляется в проёме шкаф, вытягиваясь по струнке.

- Поторопись, Вероника.

Дамир поднимается, бросает на стол салфетку и уходит в сторону выхода. Облегчённо выдыхаю, что больше не нужно давиться яичницей, которую я не люблю. Тороплюсь за ним, стараясь больше его не нервировать. В холле охранник выдаёт моё пальто и под локоть вытягивает из дома. Перед крыльцом стоит большой внедорожник, хищно скалясь обвесами на бампере. Водитель открывает заднюю дверь, куда охранник бесцеремонно засовывает меня, словно бездушную вещь.

Всю дорогу Дамир щёлкает по клавишам ноутбука, не замечая рядом меня, что даёт возможность наблюдать за скачущим пейзажем в окно. Два часа заснеженных полей, утонувших под сугробами деревень, скрытых под белыми покрывалами промышленных зон. Ближе к городу движение уплотняется, переходя в растянутые от светофора к светофору пробки. Растяжки из гирлянд, наряженные ёлки на площадях, светящиеся надписи с поздравлениями в витринах магазинов. В воздухе устало искрит приближение Нового года.