Над лесом тает волчий вой…
В такую ночь к избе крадётся
С ума сошедший домовой.
Как стал он портить харч и платье,
Как бить посуду стал охоч,
Хозяин cотворил заклятье
И выгнал домового прочь.
Но и без этого, однако,
Любой на домового лют.
Ни кот, ни лошадь, ни собака
Его своим не признают,
Не пустят рядом на солому
И не поделятся едой —
Все помнят, как был тяжек дому
С ума сошедший домовой.
А он, вины своей не чуя,
В ненастье, в холод, на жаре
По ближним рощицам кочует,
Полёвок ест и спит в норе.
И нет покоя домовому:
Рассудком тягостным не здрав,
Всё к дому тянется он, к дому,
Любовь и ненависть смешав.
Мы и наши гении
Ах, эти моцарты, пушкины, кафки!
Каждый – как дальней кометы осколок,
К нам залетевший случайно… Для справки:
Жизненный путь их обычно недолог.
Гения тронь – зазвенят отголоски
Детского стресса, страсти минутной —
Фокусы дедушки Фрейда… Для сноски:
Жить рядом с гением, ох, неуютно!
Хвалит наставник, а папа печален:
Сын-де замечен в пустом разгильдяйстве!
Что? Гениален? Ну пусть гениален,
Но не усерден в домашнем хозяйстве!
Женщины к гению валят толпою! —
Сереньким нам это очень обидно…
Но, если женится гений, не скрою,
Участь супруги его незавидна.
Гений и выгода редко совместны:
Смотрит на звёзды, а жизнь дорожает,
Дети растут, чем кормить – неизвестно,
Ну а жена всё рожает, рожает…
И кредиторы, и глупость, и зависть —
Лужа, в которой валяемся все мы!
Где же берёт он прекрасную завязь
Музыки, формулы, мысли, поэмы?
Кто он, сей баловень чудных мгновений,
Саженец странный средь поля людского?
Чёрт захохочет: – Ужо тебе, гений! —
И замолчит, чуя Божие слово…
Пролог к известному роману
На вершину Бро́кена в безлунье,
Где на ша́баш багровеет мгла,
Как-то раз прабабушка-ведунья
Молодую ведьму привела.
Юный чёрт на узенькой шпажонке
Мясо жарил, как на вертеле,
Для косящей, худенькой девчонки,
Лихо танцевавшей на метле.
Но куда значительней персоны
Обращали взгляды на неё:
Бесы, маги, тёмные бароны —
Опытное, хищное зверьё.
Щерились клыки, скрипели жвалы,
Сыпались заклятья, капал яд…
Правильно прабабушка сказала:
– Страх почуют – в жабу обратят!
Оттого она ещё задорней
Тьму взметала, будто простыню.
Усмехался сам Великий Чёрный
Наглости безродной парвеню.
Он-то знал, чего ей это стоит —
Без могучих близких и друзей
Колебать извечные устои
Ша́баша и всех его князей.
Озорует! Но какие губы…
Будто не боится ничего! —
И в холодной, неизмерной глуби
Дрогнуло бездушие его.
Сузились зрачки калёной стали,
Приподнялся бро́ви полукруг,
И мгновенно перед ним предстали
Трое ко всему готовых слуг.
Был он повелителен со свитой,
Как тому и надлежало быть:
– Зваться сей плясунье Маргаритой,
Жить в Москве и прошлое забыть.
Отыскать у предков юной девы
Голубую кровь и царский дом,
Без которых титул Королевы
Невозможен на балу моём.
Господа, к утру закончить дело…
– Да, Мессир, – осклабился Фагот.
– Да, Хозяин, – клацнул Азазелло.
– Пустяки! – мяукнул Бегемот.
Взмыли в небо три метеорита,
Расступилась над Москвою мгла,
И сказала утром Маргарита:
– Кажется, я что-то проспала!
Щёлкали дрозды в рассветной сини,
А потом на город пала тень,
Как когда-то в Иерусалиме,
В тот ниса́н, в четырнадцатый день…
Бегемот
…Послушай: далеко, далеко на озере ЧадИзысканный бродит жираф.Николай Гумилёв
Мне бес вдохновенья нежданные строки принёс
Про озеро Чад, что изрядно забыто теперь.
Там топчет траву, не заботясь о грации поз,
Пузатый, прожорливый зверь.
Зовут бегемотом (в девичестве гиппопотам),
И так он велик, что пугает друзей и врагов,
А если бросается в воду навстречу волнам,
То озеро Чад выливается из берегов!
Малы его глазки, багрова бездонная пасть,