Голубеет Маврикий, и в «космос таких не берут» …
Зигмунд Фрейд повздыхал, раскурил цвета рейха «Гавану»,
На сто пятой страничке в сангине заката Бейрут.
Домовой лепетнул: «Нет тут связи, захочешь – не свяжешь…
Засыпай в облаках муравьём, а в камене – сверчком,
На грифоне летай… растворись в двойнике-персонаже,
Что ни в сказке сказать, ни черкнуть ненормальным пером».
…Вот и сказке конец, если можно назвать это сказкой,
И куда эти двое за облаком без багажа?
Может, облако это, а может быть, домик с терраской?..
Из потрёпанной книжки слезой покатилась душа.
«Уже фонари приукрасили, как сумели, в столице затем…»
Уже фонари приукрасили, как сумели, в столице затем,
Что праздник рисует застолье в мозгах. Волхвы, говорят, в Вифлеем
Отправились, чтоб чудеса подогреть, напомнить слепым о звезде,
А в городе шастает белая Смерть. Ты спросишь: «Не близко?» – «Везде» —
Ответит, смеясь, нарастающий смерч. Ну ладно, не смерч, а – пурга,
В которой теряется всякая речь. «До смерти четыре шага» —
Не рэпер, старуха с косою поёт. Тут фанов не сыщешь с огнём,
С билборда глядит альпачиновский чёрт, а в башне Других астроном
Поддал и забыл, что смотреть на Восток положено даже в метель
Вседневно-всенощно, проснись-ка, дружок, открой запредельную дверь,
Иначе волхвы позабудут, зачем куда-то идти в холода,
И рухнет на голову всем Вифлеем, и дьяволом станет звезда.
Стихотворение с зелёными оттенками
Луна светильником зелёным,
Как было сказано, взошла.
В окне космическим перроном
Зависло небо. Хутора
Звездинок тянутся над мутной
Рекой. Река разбила лёд.
Зелёный чай шанхайно-чудный
Втекает в рот.
В широколиственное хаки
Леса обтянуты. В лесах
Стоит в фисташковой рубахе —
Урод? Шишимора? Монах?
И держит в твёрдом клюве майна
От жизни с музами ключи,
Авантюрином пахнет тайна —
Ты знал? Молчи.
И в черепахово-зелёном
Вздыхает чайник, словно бы
Он согревает обертоном,
Как передатчик не судьбы,
Но части фатума, в котором
Скорее бред, чем парадиз.
Не устрашай посулом голым,
Взгляни, сервиз
Мерцает яшмово-зелёным,
Ты знаешь этот редкий цвет?
Я расскажу не полусонным,
А тем, которых больше нет…
О том, что я, как этот чайник,
Вдохну, а выдохну – у них,
Там перевозкой правит частник —
Хароныч-фрик.
Девушка в синем
Сеанс зимы. В кинотеатрах – мрак.
Над крышей ангел держит ветхий флаг.
Затишье: ни «вампиров», ни знакомых.
Небедные отправились на Юг
На вкус проверить солнечных подруг,
В прозрачных отразиться водоёмах.
Снег голубой, молочный вышел весь.
Раздулся воздух. Глянцевая смесь
Заката растекается над лесом,
В котором макабрических зверей
Не более чем в небе журавлей…
Сгущённый мрак карминное порезал.
Ты здесь любил, поскольку молод был,
Ходил кругами, и крутил винил,
И забывался полудетским смехом,
Когда она ловила облака,
Сухою выходила из греха…
В сапфировый, подобно туарегам,
Закутывалась… С огненной водой
Дружила ночь: в бутылке дорогой
К утру не оставалось даже капли:
Не Капри тут, а – фокусник Восток,
На фоне сопок госпиталь и морг,
Музей, где есть скелет японской цапли.
Кто третьим был, теперь неважно, но —
Закончилось сердешное кино
В местах, где посейчас узкоколейка.
…Зачем и как вишнёвый срублен сад? —
Понять нельзя. Закрыл писатель сайт,
А у любви накрылась батарейка.
Сказка
Молоко звериное глотает
Змей Горыныч, обещает – жесть.
Дымчатая темень нарастает,
Снег летит, как запределья весть…
Старый рыцарь зажигает факел,
Думает, что монстра победил.
Змей смеётся – это доппельгангер
Воину сраженье уступил.
В шесть голов кошмарил он героя,
Шесть хвостов до неба распускал,
Шерсть топырил, ликантропом воя,
Брал на понт, как здешний неформал.