Я заставила себя встать и выпустить козу к соседям. Деревня казалась вымершей. Вокруг, сколько охватывало зрение, была мирная картина. От ветра раскачивались деревья, сновали птицы. Дальняя Скала так же загораживала вид, а Старая Дева всё печалилась в своей зелёной юбке.

Смогла бы я отказаться, если б вдруг именно сейчас староста окликнул: «Варьяна, бегом сюды»?

День ушёл на завершение хлопот по переселению в пещеру. Большой котёл из обозного имущества вмещал около трёх вёдер воды. У дальней стеночки скопился запас сушёных фруктов, вяленой рыбы и мяса, а ещё бутыль переваренного с сахаром козьего молока, упаренного до четвёртой части. Огонь разжигать будет нельзя, поэтому готовка отменяется. Последними, уже в сумерках, я перетащила матрасы и одеяла.

Дед-травоед говорил, что главное – продержаться дня три. Потом либо грабить нечего станет, либо деревню пожгут, но по-любому уйдут, потому что делать здесь войскам нечего. В общем-то, я поверила. Все взрослые в деревне, кроме мамы, занимались тем, что ловили и перерабатывали рыбу, пряли да вязали. Что здесь делать полийским войнам?

В доме что-то изменилось. Я сторожко прокралась в горницу и запалила лучинку. Кокон почернел и распался на лохмотья, закрывая маму с головой. На моих глазах безобразные чёрные петли рассеивались, открывая привычные мамины черты. Лучинка догорела, больно обожгла мои пальцы, и я очнулась, захлопотала. Поставила воды для укрепляющего чая, разогрела сваренную утром кашу. И, завесив на ощупь окно тяжёлым покрывалом, осмелилась зажечь свечу.

Мама лежала, повернув голову ко мне. Кажется, я оставляла её не так? Можно ли будить избывших проклятие?

– Мам, – шепотом позвала я, и мой голос хриплым беспомощным шорохом прозвучал в пропитанной страхом тишине.

– Что? – спросила она громко, а я от неожиданности шарахнулась, упала и завизжала, зажмурившись, выплёскивая весь ужас этих недель.

– Варьяна, доченька, ты чего? Ушиблась? – мамин голос и ласковое поглаживание по голове привели меня в себя.

– Мам, ты как? – всхлипывая, я стирала слёзы и внимательно всматривалась в родное лицо, испытывая громадное облегчение от того, что оно нисколько не изменилось.

– Хорошо, – мама пожала плечами, – а ты чего не спишь? Вон какая темень за окном, – она оглянулась и нахмурилась, увидев единственное приличное покрывало распяленным на гвоздях.

– Мам, ты ничего не помнишь, да? – звонким шепотом спросила я. – Ты больше двух недель в коконе лежала, а через нас войска отступали. И все уехали на полуостров. А со вчерашнего дня войска не идут. Мам, ты бы поела, и надо бежать.

Она прижалась губами к моему лбу, проверяя температуру.

– Придумщица, – она встала и подняла меня.

– Мамочка, прошу тебя, – страх снова накрывал меня удушливой пеленой. – Побежали скорее!

– Ночью? Варь, завтра я расспрошу старосту и попрошусь с ним на лодку, – рассудительно сказала мама, неторопливо надевая домашнее платье поверх сорочки. – Сколько, ты говоришь, я лежала? А чувствую себя хорошо, – она сладко потянулась, так ласково улыбаясь, как в те дни, когда Риавар ещё жил с нами.

– Мам, они все уехали, – я схватила маму за руку и потащила к выходу, уже не вспоминая про кашу.

– Куда ты меня ведёшь? Ладно, стой. Давай сначала поедим и поговорим спокойно.

Где-то в скалах раздался ужасающий вой.

– Мамочка, ты слышишь? – пролепетала я, замерев от страха.

– Нас здесь никто не достанет, – спокойно сказала мама, – сейчас я активирую защиту, и ты всё расскажешь по порядку.

– У них чудовища и чёрные маги, – дрожа, я улавливала лишь перекличку завываний.