Резко разворачиваюсь, чтобы оставить за спиной все это великосветское сборище, но он удерживает меня за локоть.

— Анастасия! — наждачкой проходит по моей голой спине чужой мужской голос. — Я и не ожидал, что вы настолько красивы!

Это обращение неожиданно задерживает меня на месте, пригвождает к полу, в котором отражаются хрустальные люстры, и я медленно поворачиваюсь к тому, кто только что подошел к нам…

3. - 2 -

— Красивая девочка, — видит мой растекающийся во взгляде томной негой интерес Паук. Я морщусь, пренебрежительно цокаю языком – не люблю, когда суют нос в мои дела, тем более подчиненные. Паук выслуживается – явно хочет пролезть в дом поглубже, чтобы его не коснулась моя карающая длань – я все еще веду чистку и оставляю только тех людей, кто будет мне предан в любой ситуации.

Пристально и серьезно снова пробегаю взглядом по незнакомке в алом платье и на секунду прикрываю глаза, чтобы полностью оборвать эту нить, которая начинает виться и звенеть притяжением между нами. Девочка и вправду хороша –полна именно той невинной, непорочной красотой, которая заставляет делать глупости и забывать про быстрое течение времени.

Все в ней дышит спелостью, румяным налитым соком жизни, который так и хочется смять на мгновение сильной рукой, вкусить так, чтобы сок брызнул во все стороны, а горло само застонало в спазме удовольствия. Длинные пшеничные локоны струятся вдоль милого лица, где сейчас написан небывалый интерес, который пугает ее саму до дрожи в пальцах, отзывается покалыванием в полных губах, едва тронутым розовым блеском, плещется сомнением в огромных голубых глазах.

Упругая грудь вздымается под тонким шелком алого платья, когда она вспоминает, что нужно дышать, и я почти вижу, как вибрируют ее бедра в тот момент, когда она запинается о мой хищный взгляд.

— Отец у нее мудак, — хмыкает Паук. Он все еще не понял, что я от него хочу – тишины и совсем другой реакции. Мне нужна информация о тех гостях, что собрались сегодня на вечере, которые будут мне полезны, а совсем не о девчонке напротив, несмотря на то волнение, которое она рождает всем своим сочным видом. Не хочу отвлекаться, цель вечера – всем другая. Но из-за моего молчания Паук продолжает делиться своими познаниями, которые он успел скопить на службе у Вильданова гигатоннами. — Заложил все имущество, профукал его, на последней мазе решил устроить рейдерский захват бетонного завода и провалился, тупень.

— И? — медленно мысленными ножницами разрезаю вьющуюся между нами нить и фокусирую все внимание на словоохотливом Пауке.

— На днях его посадят, а девчонка окажется на улице. Вот он и напросился сегодня сюда.

Хмурюсь – не могу сопоставить услышанные факты для того, чтобы сложить полноценную картину. Паук это понимает и быстро исправляется:

— Хочет пристроить дочурку, ищет, под кого ее подложить, чтобы она не палец сосала. Сама же не работает, да и вряд ли что умеет. Пропадет.

— Поздно очнулся, — фыркаю я.

— Да, есть такое. С него бы сталось ее на аукционе продать, да не додумался, видать. Или все же чувства отцовские взыграли, хочет красиво ее присунуть кому.

— Отвратительно, — делаю оценку поведения незнакомого мужика себе под нос и не могу удержаться чтобы не бросить взгляд в спину удаляющейся малышке, когда отец ее уводит подальше от камина, где она своим ярким алым платьем горит гораздо сильнее прирученного огня, привлекая внимание всех жеребцов в этом зале.

Все понятно. Вот для чего такое вычурное в своей простоте платье, струящееся по шелковой коже, для чего такое невинное выражение лица, для чего - подчёркивающее хрупкие и изящные щиколотки красные туфли, мужской кинк любого мужика от шести до шестидесяти.