Русская община, русский коллективизм, кроме универсальных признаков и форм организации жизни, имели и свою специфику, заключавшуюся в крайне медленном преодолении родовых, патриархальных пережитков, в правах общины на все земли ее территории и крайне слабом в силу этого развитии частной собственности, в значительной роли общины в хозяйственных вопросах, касающихся ее членов, и длительном существовании общины в национальных масштабах (вплоть до периода массовой коллективизации крестьянства в советский период). Все это препятствовало становлению права и правового сознания в России. Н.А. Бердяев отмечал в 1923 г., что «с русским коллективизмом связано и отрицательное отношение к праву, смешение права с моралью. Но отрицание права, которое у русских шло справа и слева, есть отрицание личности, порабощение ее коллективом Такое отрицание права есть знак ослабления личного самосознания, есть недостаток личного достоинства, есть погруженность в безликий коллектив. Это свойство оказалось роковым для России.»[26]

А.И. Герцен отмечал в начале 50-х гг. XIX века: «Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно.»[27]

Что касается господствующего класса, то класс собственников в России подвергался большему, чем где-либо, избиению и уничтожению: исчезновение княжеств, разрушение городов, убийство городских жителей в период иноземных завоеваний и внутренних усобиц, избиение боярства и холопизация правящего сословия в эпоху Ивана Грозного, полное уничтожение частной собственности, ее владельцев и почти полное – интеллигенции после 1917 г. и т. д.

Это наложило отпечаток и на образ мышления русской интеллигенции. Так, В.О. Ключевский в 1892 г. отмечал: «Русский мыслящий человек мыслит, как русский царь правит: последний при каждом столкновении с неприятным законом говорит: «Я выше закона», и отвергает старый закон, не улаживая столкновения. Русский мыслящий человек при встрече с вопросом, не поддающимся его привычным воззрениям, но возбуждаемый логикой, здравым смыслом, говорит: «Я выше логики» и отвергает самый вопрос, не разрешая его. Произволу власти соответствует произвол мысли.»[28]

Поэтому неудивительно, что российская интеллигенция в области права не создала ничего сопоставимого с теориями европейских мыслителей, поскольку правовые идеалы никогда не имели для нее той же ценности, что на Западе. Тем не менее, Россия явила миру целую плеяду замечательных юристов.

Вспоминая выдающихся юристов прошлого, невозможно обойти вниманием человека, ставшего одной из наиболее ярких и значительных фигур русского просветительного движения второй половины XVIII века, внесшего неоценимый вклад в превращение русской теоретической юриспруденции в самостоятельную науку. Его многолетняя научная и преподавательская деятельность в стенах Московского университета преследовала благородную цель широкого распространения правовых знаний. Имя этого человека – Семен Ефимович Десницкий.

Круг интересов этого ученого не ограничивался лишь вопросами правоведения. Обладая разносторонним образованием и являясь достойным представителем века Просвещения – времени «энциклопедистов», он был мыслителем широкого масштаба.