Тень все время оставалась при девочках и заботилась о них. Она спала в их комнате, ела за их столом и сидела с ними на занятиях. Гисла с удивлением узнала, что Тень тоже не умела читать. Она не умела чертить руны и пользоваться ими. Только хранитель Дагмар и мастер Айво знали о ней больше, чем все остальные, и понимали, чтó привело ее в храм. Сама же она – как и все дочери – молчала о своем прошлом и лишь однажды коротко поведала свою историю.

– Когда я была совсем ребенком, – сказала она, – меня оставили в лесу. Меня подобрала одна старая женщина. Она почти ничего не видела и потому не знала, как я выгляжу. Она жила одиноко, дети ее давно выросли. Я оставалась при ней, пока мне не исполнилось пять лет. Когда она умерла, ее сын забрал меня к себе в дом и сделал служанкой. С тех пор я бывала во многих домах… но никогда прежде не жила в храме.

Поначалу все дочери боялись ее, особенно когда она, подобно хранителям, чернила себе глаза. Гисла считала, что Тень хочет выглядеть как хранители, не хочет от них отличаться. Но с черными глазами она казалась еще страшнее.

И все же мало-помалу девочки привыкли к Тени, а она – к ним. Самые младшие тянулись к ней, особенно по вечерам, перед сном. Они придвинули свои кровати поближе к ее кровати и ходили за ней по пятам, как утята.

Гисла не сдвинула свою кровать с места. Она спала с краю, у самой двери. Каждую ночь она планировала этим воспользоваться, выскользнуть в храм, найти тайное место, собраться с духом и вызвать Хёда. И каждую ночь оставалась в постели, лежала, вслушиваясь в сонное дыхание остальных, слишком боясь, что у нее ничего не выйдет.

Никто из девочек не рассказывал о своей прежней жизни. Казалось, не только Гисла не привыкла откликаться на свое храмовое имя. Бедняжка Далис откликалась на все подряд. Элейн, родом из Эббы, была истинной дочерью Сейлока. И Юлия тоже, хотя ее отец и был мародером, разбойником, гончим псом. Имя Башти не было бернским, хотя и начиналось с той же буквы, что все имена клана. Порой Башти пела во сне – на языке, которого Гисла не могла разобрать. Быть может, то были песни ее народа, людей, которые любили ее когда‐то, целую жизнь тому назад. Так же как Сонгры любили Гислу. Но о своей прежней жизни ни одна из них не рассказывала.